Аномалии мистика и не только

РЖАЛА ДО СЛЕЗ))) Купила я лысую кошку — канадского сфинкса, девочку. Покупала зимой. К лету киска уже подросла и любила сидеть на окне, наблюдая за птичками и подмявкивать. Лето. Жара. прихожу с работы... и вижу, что кошка лежит в неестественной позе на подоконнике: вся красная, глаза «в кучку», как при содружественном косоглазии, язык вывалился изо рта, будто её на сковороде поджарили. Дальше — Изрядно испугавшись за жизнь своей любимицы, не понимая, что случилось, пакую её в сумку и бегу к ветеринару. Врач сказал, что кошка ОБГОРЕЛА(!!) на подоконнике! И её срочно нужно намазать жирной сметаной. Ветеринар сделал кошке укол, после чего мы с киской побежали в магазин за сметаной. В молочном отделе не было продавца, и я попросила девушку из соседнего отдела помочь мне выбрать самую жирную сметану, чтобы намазать ею свою обгоревшую киску. Почему-то моя просьба вызвала взрыв хохота, но сметану мне всё-таки дали. Взяв банку, я, с киской в сумке, побежала на кассу, где была длинная очередь. Опасаясь за жизнь своей любимицы, я стала просить, чтоб пропустили, т. к. мне срочно надо намазать сметаной свою обгоревшую киску. На это, стоявшая впереди женщина, возмущённо ответила: «У меня тоже на пляже киска обгорела, да ещё и стринги натёрли, но я же не лезу без очереди!» Услышав такой диалог, люди начали давиться со смеху, тогда я уточнила, что моя киска лысая, поэтому и обгорела, и не на пляже, а на окне. Теперь уже мужики дружно заржали, а из толпы стали доноситься возмущённые женские возгласы, дескать, у нас тоже киски лысые, но это не повод лезть без очереди. Уже со слезами на глазах, я объяснила очереди, что сейчас покажу свою киску, а то она может подохнуть от перегрева. Зал разразился хохотом. Все уже чуть ли не катались по полу со смеху. Я расстегнула сумку. Когда увидели мою лысую киску, сразу пропустили вперёд. Но на этом мои злоключения не закончились. На столике для покупок, я намазала киску сметаной и бросилась ловить такси, чтобы быстрее добраться до дома. Проехав полдороги, моя киска начала писать прямо в сумке, стоявшей на моих коленях. Я завопила водителю: «Останови машину, у меня по ногам течёт!» — На что тот злобно спросил: «Ты что, обоссалась что ли?» Чтобы успокоить водителя, я пояснила: «Да не я, а моя киска!» Водитель завыл: «Ты что, пьяная? Как я в зассатом салоне пассажиров возить буду?! Фу! А вонища-то какая!» Пришлось и ему предъявить лысую киску, дескать, животное обгорело и описалось. Чередуя смех с матюками, до дома он нас всё-таки довёз, дескать, следующего пассажира он всё равно повезёт не скоро, а когда сиденье высохнет и провоняется. Пришлось доплатить ему за обоссанное сиденье. Киска отживела, поправилась, но пришлось повесить жалюзи, дабы больше не попадать в подобную ситуацию. Девушки!Берегите своих лысых кисок!😂 Из интернета... #СмешныеРассказы

«Карусель смерти»: гусеницы собираются в круг и погибают (видео) В интернете появилась видеозапись странного природного явления под названием «гусеницеворот», известного также как «карусель смерти». Многочисленная группа гусениц движется по замкнутому кругу до полного истощения, пока не падают замертво. Впервые это неприятное зрелище описал в 1896 году американский исследователь Теодор Шнейрл. Изначально «бег по кругу» начинает одна или несколько гусениц, и, на первый взгляд, совершенно беспричинно в него вовлекаются всё новые особи. Учёные объясняют этот феномен феромонным следом. По нему гусеницы ориентируются в ходе поиска пищи, и в случае «сбоя» начинают «кружить».

РОКОВОЙ ИСХОД Под утро сквозь сон услышал шум отъезжавшей машины. Украли, мелькнула мысль. Мгновенно проснувшись, ринулся головой в проём палатки. В белёсом тумане, плывшем с озера, увидел лишь задние фары старенького «козлика». Вот и они исчезли. – Стой, стой! – бессмысленно заорал я. Из соседних палаток послышались голоса. Показались взлохмаченные мужские и женские головы. – Что случилось, начальник? Ты кому так кричал? – промолвила каштановая женская голова в газетных папильотках. – Где Оля? Проверь её мешок. – Спохватился. Она и удрала, наша Оля. Я ж тебя предупреждала. Мягче надо, уговором, а ты грозно да криком. Ведь это любовь, начальник. К тому же не простая, а страстная, азиатская. Здесь хоть Китайскую стену ставь, баба всё равно перепрыгнет. Да ты не волнуйся. Она через недельку вернётся. Ирина закурила длинную папиросу. – Я знаю таких, сама такая. Примчится как миленькая, сытая, покорная и печальная. Из палаток повылезли остальные члены небольшой геологической партии. – Когда ж она успела, – вслух рассуждал я, находясь в бешенстве, – ведь мы только чуть больше двух недель здесь. Ну не ожидал. А ты чего смотрел? – набросился я на шофёра. – Клопа всё давишь, вещи разбросал. Как она могла взять ключи? Что молчишь? Молодой парень виновато моргал ресницами. – А чё я мог? – он развёл руки. – Она повечеру сказала, что поутру надо в город на почту и за продуктами. Она, мол, сама справится. С вашего разрешения, сказала. Я только заскрипел зубами. Геологическая партия двигалась в Туркмению двумя колоннами. Два стареньких «козла», вещи и оборудование в сопровождении шофёров шли железнодорожной платформой до Баку. Туда же поездом, весело и шумно, ехало шестеро участников необычайного среднеазиатского маршрута. Два геолога и четыре химика. Далее из Баку в Красноводск – пароходом. Впервые под моим началом собрались одни женщины. Даже второй геолог – тоже женщина. Я, естественно, предвидел некую социальную напряжённость и приглядывался к своему заместителю ещё в Москве. Миловидная, стройная женщина с длинной косой волос цвета спелой пшеницы выделялась характером. В компаниях, на воскресниках, на юбилеях я поражался её экзальтированности. Быстро и неожиданно Оля входила в восторженно-возбуждённое состояние. Казалось бы, возраст, 27 лет, говорил о немалом женском опыте и, как следствие, терпеливости и сдержанности. Однако что-то задержалось в развитии, и Оля осталась восторженным, моментально воспламеняющимся человеком. Все люди казались ей гениями или злодеями, а каждое событие – таинством. Проходило короткое время, и Оля уже не замечала гениев и таинств. Возникали новые… На вокзале во время трогательного прощания я краем глаза заметил, как Оля повисла на шее рослого лысого ушастого парня и что-то шептала ему на ухо. Рядом на руке мужа висела четырёхлетняя дочка. Копия мама. Она что-то беспрерывно щебетала. Муж смущённо озирался, не понимая вокзальных нежностей жены, с которой привычно прощался, провожая в очередную командировку. Он дарил поцелуи в район ушка и одновременно нежно пододвигал жену к поезду. Берега Туркмении встретили прекрасной, нежаркой погодой. Дух захватывало даже у меня, бывалого начальника партии. Ей-ей, я чувствовал себя Пржевальским и Семёновым-Тян-Шанским одновременно. Старенькие «козлики», преодолевая высокое каменистое плато, пески Каракумов и многочисленные перевалы в снежных горных хребтах, должны были посетить нефтяные и угольные месторождения регионов вплоть до Иссык-Куля. Крайне важно было отобрать пробы подземных вод из нефтяных скважин и угольных шахт для строительства развитого социализма в СССР. Отводилось три месяца на эти грандиозные по бесцельности «исследования». Геопробег начался в самом конце апреля. Поразительны по весне зелёные каменистые степи и солончаковые впадины, сливающиеся на горизонте с глубоким голубым небом. Они необычайно пустынны и молчаливы. Ни птичьего щебета, ни крика, ни писка земных существ. Но вдруг замечаешь, как степь оживает и даже движется. Приближаясь, видишь колеблющийся ковёр из спин тысяч овец, одиноко куда-то бредущих. Вот из-за бархана появляется человек в большой лохматой овечьей шапке, верхом на верблюде, рядом трусит лохматая собака. И то, и другое, и третье движется в полном молчании, степенно, независимо, само по себе. Необыкновенно спокойно на душе. В 20 километрах от Ашхабада на берегу большого искусственного озера обустроили первую базу, развернули химическую лабораторию, и вскоре начались маршруты по скважинам. Есть в Туркмении совершенно необыкновенный уголок земли. Ближе к границе с Ираном вдоль берега Каспийского моря расположен таинственный Гасан-Кулийский заповедник. Закрытая пограничная зона. Закрытая по экологическим соображениям. Здесь природа сотворила чудо. Порожистые, по весне многоводные реки Атрек и Горган, прорвавшись меж гигантских хребтов Копетдага и Эльбурса, поят влагой огромную приморскую низменность. И возникают среди жаркой сухой пустыни необычайные субтропики. А по осени и весне устья Атрека и Горгана заполнялись огромными косяками осетровых, истекавших чёрной икрой. Рай земной. И слава богу, закрытый от людской жадности. К тому же историческое место. Все азиатские сатрапы стремились овладеть этим раем. Маргианские, парфянские, мидийские, персидские. И, конечно, не обошёл его вниманием Александр Македонский. Так и кажется, что вот на этой скале, к которой кто-то из геологов прислонился, стоял великий грек, вглядываясь в бешеный вал каспийских волн. Именно здесь, в зелёном раю, начались поистине драматические события. Столь же древние, как и современные. Возникла великая любовь. Роковая… Но всё по порядку. Необходимо было посетить городки в заповеднике, Гасан-Кули и Кизыл-Атрек, для получения согласия тамошних погранзастав на посещение нефтяных скважин, находящихся в пограничной зоне. Ну и, естественно, представиться местным властям. Мало ли что может понадобиться, и тут без местных царьков не обойдёшься. А уж в Средней Азии – тем более. Выехали рано утром. Я, Оля и шофёр. Дорога петляла вдоль древнего русла Амударьи. Потом запылили по плоской степи вдоль границы с Ираном. Добрались до Кизыл-Баира, и вскоре перед нами предстала чистенькая озеленённая территория погранзаставы в Кизыл-Атреке. Формальности прошли быстро и запылили дальше, в Гасан-Кули. Уже под вечер добрались до городка. Нас ждали. Не каждый день в забытый богом туркменский посёлок приезжают столичные гости. Молоденький лейтенант, не сводя глаз с Оли, пояснил, что везёт нас в загородный дом директора ковроткацкой фабрики. Подъехали к небольшому двухэтажному дому. У крыльца встречали две женщины с молитвенно сложенными на груди руками, повторявшие одну и ту же непонятную фразу: – Салям, ешули. Салям, ешули… – Они говорят, – перевёл лейтенант, – что, мол, приветствуем вас, почтеннейшие. Я пропустил почтеннейшую Олю вперёд. Открылась дверь, и на пороге показался молодой мужчина в цветастом туркменском халате. В нём удивительным и самым красивым образом соединялись черты азиата и европейца. Высокий, плотного и крепкого телосложения, с продолговатым смуглым лицом, орлиным носом – и одновременно белокурый со светлыми глазами. Все заметили, как вздрогнула Оля. Остановилась, буквально остолбенела на мгновение, явно поражённая удивительной красотой мужчины. «Вот и новый гений для Оленьки», – мелькнула мысль в моём сознании. – Проходите, проходите, – на чистом русском сказал мужчина. Смущённая улыбка освещала смуглое лицо. Наше недоумение было настолько ожидаемым и привычным для него, что он расхохотался. Уже не смущаясь. – Я шесть лет прожил в Москве. Окончил Институт лёгкой промышленности. Здесь вот и художник, и технолог на ковровой фабрике. Меня зовут Кемаль Хосроев. Он почтительно представил ещё двоих полных пожилых мужчин – директора фабрики и председателя коневодческого совхоза. Так что интеллигенция и администрация городка были налицо. После привычных цветастых приветствий наступило молчание. Кемаль постарался завладеть разговором. Того требовали восточные традиции. Гости поначалу отвечали односложно, поражённые обилием и красотой непонятных блюд. Я бывал на Кавказе, и красивый стол вызывал во мне страсть не меньшую, нежели музыка слаженного симфонического оркестра. После приветствий и омовения рук приступили к чревоугодию. Кемаль говорил медленно, цветасто, всё больше обращаясь к Оле. Я молча слушал и усердно ел, запивая чалом (напиток из верблюжьего молока), не забывая и водку. Городская интеллигенция тоже молча вкушала яства и напитки, приглядывалась к гостям. Потом, правда, разговорились. О погоде в Москве и на общие политические темы. Кемаль вскоре не стесняясь подсел к Оле. Он наклонился к ней и о чём-то тихо заговорил, дабы не мешать беседе солидных мужчин. Хозяин явно всё более и более увлекался миловидной москвичкой. Вскоре я услышал обрывки знакомых фраз. Гумилёв… тюркюты… скучно здесь… одиноко… Первые минуты Оля чувствовала себя скованно. Она не знала, как вести себя. Солидные мужчины за столом не обращали на неё внимания. Другое дело Кемаль. Его рассказы о предках-кочевниках, откровенные взгляды, яркая мужская красота, красивая еда и сладкое терпкое вино – всё вместе потихоньку возбуждало женское любопытство. Глаза женщины характерно засверкали. Меж тем я, немало откушав, заговорил об империи сельджуков, о возникновении турецкого и азербайджанского народов и о многом, многом другом. В какие-то минуты пустого славословия замечал горевшие Олины глаза, её мимолётный взгляд, как стрела пронзавший белокурого туркмена. Замечал и то, как долго порой Кемаль не отводил взгляда, ловя Олины взоры… Два пожилых туркмена скалили зубы, кивали головами, немногословно отвечали и ещё меньше ели. Через час они встали, степенно отблагодарили и, попрощавшись, ушли. За столом осталось трое. Климат значительно потеплел. Кемаль подливал сладкое красное вино. С тоской вспоминал Москву. И, уже не смущаясь, пристально глядя, ловил взоры женщины. Оля почему-то замолчала, маленькими глотками опустошая бокал за бокалом… – Послушайте, хотите пройтись на конезавод? – вдруг спросил Кемаль. – Это здесь невдалеке, сейчас как раз пригнали табун и началась вечерняя кормёжка. Уверен, что никогда не видели нашу породу лошадей. Все знают об ахалтекинцах, а ведь есть ещё не менее древняя порода иомудских лошадей. Красавцы и очень добрые… Пойдёмте. Он уже обращался только к Оле. Нежно, просительно, слегка дотрагиваясь до пальцев. Будучи полупьяным, я всё же смог невольно отметить, как они задрожали. Мной овладела сытая лень. Хотелось побыть одному. Притворился уставшим и, проводив взглядом удалявшуюся пару, вышел во двор. Солнце почти зашло. Лишь огромная кроваво-красная половинка озаряла степь. Было необыкновенно хорошо, спокойно, безмятежно. Ветер утих, и вокруг сгущались тишина и темнота. Присев в кресло на веранде, закурил. Наступило оцепенение. Силы вдруг покинули меня. Постепенно неземное наслаждение наполняло душу, лишая мышцы энергии. И настолько лишило, что не помнил, как добрался до постели. Проснулся от возни в комнате. Маленький чёрный котёнок носился по полу за длинной ниткой, кувыркаясь и подпрыгивая. Долго наблюдал одним глазом. Когда котёнок повис, ухватившись за край скатерти, я расхохотался и проснулся окончательно. Было очень рано. Но я больше всего любил ездить свежим солнечным утром. Завтракал в одиночестве. Затем вышел из дома, погулял, и только тогда мелькнула мысль, что пора будить и Олю. В этот момент увидел подъезжавшую к дому легковую машину, та остановилась в нескольких сотнях метров. Открылась дверь, и вышла женщина. Увидав меня, остановилась. Потом решительно направилась к дому. Тут я и узнал в женщине свою Олю. «Ни фига себе, поворот событий», – мелькнуло в голове. Повернуться и уйти было неловко. Я стоял, поджидая коллегу. – Привет, начальник, – бодро и с вызовом произнесла Оля. Она смотрела пристально, как будто что-то искала в моих глазах. То ли осуждения, то ли одобрительной зависти. А мне было неловко. Моментально вспомнились сцена прощания на Курском вокзале и ушастый муж… – Ты завтракала? – Нет, не успела, – при этих словах она покраснела. – Пойди. Там на столе тётки всё приготовили. Через полчаса, снабжённые заботливыми хозяйками заквашенным чалом в трёхлитровой банке и большим свёртком с горячими гутабами (пирожки с луком), геологи выехали в обратную дорогу. На следующий день прибыли в лагерь. Я молчал. Нет, не потому, что осуждал. «Какое моё дело! – думал изредка. – Взрослая женщина, и вправе всё решать сама». Просто возникла неловкость. Оля это понимала. И тоже молчала. Дела закружили голову. Машин всего две. Скважин много, и приходилось корпеть над маршрутами, чтобы оптимально объехать все при минимальных затратах бензина и времени. Мы с Олей мотались изо дня в день по скважинам, отбирая пробы воды. За день пробегали сотни километров. Виделись очень редко. Второй геолог Ира и её девочки не покладая рук делали анализы химического состава проб. В общем, работа кипела. В один из приездов, вечерком после ужина, когда мы с Ирой присели покурить, она вдруг спросила: – Начальник, а что, этот туркмен так неотразим? Ты как мужик скажи. Я моментально понял, что Олины чувства не остыли. Наоборот. Переливаются через край и уже достигли ушей Иры, возможно, и других девчонок. – Ира! Мы с тобой уже достаточно взрослые люди. Ну, в поле всякое бывает. Как в песне! Буря налетает – разум пропадает. Ты ей объясни как женщина женщине. Ей же через месяц с небольшим возвращаться к мужу, к маленькому ребёнку, к поездке на Кубу. Пора бы уже всё забыть. – Да не может она, понимаешь. По ночам слышу, как плачет. Да не просто, а рыдает, закусив руку. Чуть ли не катается. Ты посмотри на неё, одни глазищи остались. Не жрёт ведь ничего. – Может, совесть замучила. Как ты думаешь? – Да нет, не похоже, – мечтательно произнесла Ирочка. – Прямо позавидуешь. Я так никого не любила. – Ну ладно, давай по мешкам. Очень устал. Скоро перебазируемся. Ты давай увещевай её. Постоянно говори о муже, ребёнке, Кубе, пляжах, океане, о парусных прогулках. Ну, ты лучше меня знаешь, о чём говорить. – Может, и ты поговоришь. Она с большим уважением к тебе. – Да не знаю, о чём говорить. Ну, переспала – и всё. Что тут особенного. – О господи! Какие вы, мужики, дураки. Ни черта вы не понимаете. Это вы пересыпаете, а мы любим, страдаем, мучаемся… Ты всё же попробуй. На следующий день и попробовал. Ничего хорошего не вышло. Сначала что-то нудно говорил о семье, о полевой жизни, даже пробовал шутить, обняв за плечи. Она отмалчивалась. Потом вдруг сказала: – Отпусти меня на несколько дней. В последний раз увижу. Отмучаюсь, отлюблю. Отпусти! Я вспылил и резко ответил, что график работ очень плотный, что нет времени. – Не дури, Оля! Приди в себя. Ты и так натворила кучу глупостей. Теперь весь институт будет шептаться. Нет и ещё раз нет. Всё! И отправился к себе в палатку. Сон не шел. Честно говоря, я понимал её. Завидовал. С тем и уснул. А наутро она удрала. Оля появилась через неделю. Внешне спокойная. Печально улыбавшаяся. Девчонки встретили как героиню. Ну, прямо как Жанну д’Арк. Напекли, наготовили. Мужиков, то бишь начальника и шофёров, не пригласили. Уселись поодаль от базы на бережку озера. Долго мужики слышали их восторженные вопли, крики. Потом песни под гитару. С этим я и уснул, успокоенный. Слава богу, всё прошло. И машина цела. Время – оно лучший лекарь. Так мне казалось. Оставался ещё один туркменский маршрут – на север, в район Жетыбая и Узеня. Самый тяжёлый, через пески и барханы. Машины отвели в мастерские, а сами вплотную камералили, накопилось много проб. Прошло двое суток, и наступил воистину роковой день. Выйдя поутру из палатки, я уткнулся в записочку, приколотую к пологу. «Пойми и извини. Буду через два дня. Приезжал Хосроев. Оля». В остолбенении оглянулся и увидел четыре пары глаз, с интересом взиравших на меня. Чертыхнулся и побрёл в поварскую палатку. Через минуту молча пришли все остальные. Молча завтракали. Потом я распорядился о графике дня и, не глядя ни на кого, отправился к себе. Пролетело два часа. Солнце вовсю пекло, вышел окунуться в горячие воды озера. Проходя по тропинке меж высоких густых кустов, услышал приглушённый смех. Знакомые интонации поразили. Осторожно ступая, раздвинул ветки и вновь остолбенел. На песке в тени деревьев лежало четыре тела – двое парней и две моих сотрудницы. Все – в узких плавках. Им было очень весело. Дикая злоба поразила сознание. Но я взял себя в руки и тихо ушёл в лагерь, забыв о купании. «Дурной пример заразителен, – мелькала глупая мысль. – Так говорили философы и пожилые женщины. Но я им покажу. Мерзавки!» Я ударил в небольшую железяку на кухне, созывавшую на трапезы. Вскоре пришли все, исключая Олю. – Дорогие мои сотрудницы. Я многое предвидел. Но такого, видит бог, не ожидал. Партия превратилась в передвижную сексуальную труппу, обслуживающую местное население. Здесь всё пропитано феромонами. Пора кончать, ибо это опасно во всех отношениях. Завтра уезжаем на восток. Жетыбай и Узень отменяются. Оля, если в течение трёх суток не догонит нас на автобусах, отправляется в Москву с моим жёстким предписанием. Отныне если замечу в рабочее время ваше отсутствие – исключу эти дни из зарплаты и полевого довольствия. Всё! До свидания. И запылили старенькие «козлики» на восток, всё дальше и дальше забираясь вглубь Центральной Азии. Мелькали древние города, названия которых вызывали в памяти древние ханства, жестоких сатрапов, бесконечные войны. Проплывали в солнечном аду прекрасные мавзолеи, дворцы, восточные базары, мужчины в цветастых халатах и пугливые женщины под чёрной паранджой. Чарджоу, Бухара, Ташкент, Коканд, Андижан, Фергана… Города мелькали, словно в красочном калейдоскопе. Москвичи растекались по азиатским просторам, отбирая то тут, то там по капельке подземные воды из глубоких недр. Собирались под Ташкентом и вновь разъезжались. Время спаяло партию, сцементировало. Всё лишнее, наносное попросту забылось. Забылось и туркменское происшествие. Оля догнала партию и молча, словно ничего не случилось, влилась в работу. Лишь однажды прошлое напомнило о себе. Как-то, приехав на базу ранним утром, бросив все дела, я помчался на почту. Бывает такое у путешествующих. Вдруг до боли в костях хочется услышать родные голоса – жены, сыновей. Голоса ведь надолго западают в душу и очень помогают в нелёгкой походной жизни… Бесшумно открыл дверь почтового отделения. В маленьком зале, залитом солнцем, никого не было. Лишь в окне торчала кудрявая голова девушки-телефонистки. Вошёл и вдруг услышал Олин голос. Он раздавался из приоткрытой двери телефонной кабинки. Приглушённый, рыдающий голос. – Погоди, Борис, послушай меня. Может, так получится, что тебе придётся одному вылететь на Кубу, а я потом. Немного позже. Ну, знаешь, работы много, и мы не успеваем. Оставлять начальника одного неудобно как-то. Начальник остановился как вкопанный, придерживая дверь, боясь скрипнуть. Ни туда – ни сюда. Оля продолжала с большим надрывом: – Да нет! Голос у меня нормальный. Я не плачу. Просто дура я у тебя. Жуткая дура. Дура! Дура! Прости меня. Да ничего не случилось. Уверяю тебя. Нет, нет! Никаких других причин, – и совсем уж тихо, в трубку: – Я люблю тебя, дурачок мой лысый. Знай это. Всегда знай, что бы ни произошло. Я успел выскользнуть и, встав перед почтой, закурил. В это время вышла Оля, слёзы текли по щекам. Она вытирала их ладошками, а они обильными струями орошали щёки, губы, подбородок и капали, капали в придорожную пыль. Увидела и поняла, что я всё слышал. – Надо было, начальник, – она вплотную приблизилась, и я увидел в глазах тоску, печаль, покорность. – Надо было запереть меня, высечь как сидорову козу. Господи, значит, такая судьба. Ну, будь что будет. Потом, положив горячую ладошку мне на грудь, добавила: – Ты не осуждай меня, начальник. Если б знал, как мне муторно. Как будто разрезана наполовину. Голова в Москве, а ноги – в Гасан-Кули. И медленно двинулась по улице. Я долго стоял, курил. Забыл, зачем появился здесь. Вспомнил, но звонить уже не хотелось. Вдруг у меня такой же рыдающий голос. Ещё пара недель прошло. В душную ночь, почти под утро, примчался из Ферганы. Оли не было. Днём ранее она выехала в далёкий Таш-Кумыр. Жаркий выдался день. Я всё время мотался по скважинам и уже под вечер решил всё же заночевать на временной базе под Ангреном. Не хотелось оставаться в долине. Надо было срочно доставить химикам под Ташкент очередную партию проб. С превеликим трудом добрались. Жратвы не было в тот вечер. Да и не до неё было. Мы с водителем Алексеем долбанули по полстакана спирта и рухнули. Утром побежали на ручей и долго плескались в холодной кристально чистой воде, пугая осторожную форель. Вот тогда-то хозяйка и напекла масляных лепёшек. Какое же это удовольствие. Забыв все ночные страхи, наевшись до упора, понеслись в Ташкент. Там меня встретила Ира. Попыхивая длинной папиросой (Ирочке где-то по большому блату доставали давно забытый «Казбек»), жеманно улыбаясь, двигаясь чаще нижней частью полноватого тела, она говорила: – Господи! Как я в этой деревне соскучилась по тебе, начальник. С моими девками уже надоело о бабском трепаться, а выйти некуда. Ещё, чего доброго, умыкнут. – Ира! – привычно воскликнул я, воздев руки. – Так это же счастье. Калым отвезу твоей маме, и ей не понадобится пенсия. На всю жизнь хватит. Оля звонила? – Да! С ней, кажется, проблемы. – Не шути. Что опять случилось? – Да пока ничего. Но скоро, возможно, случится. Ну ладно, идите мойтесь, ешьте. Сегодня Марина готовила. Твой борщ, потом поговорим. Лёгкая тревога возникла в сознании. Но говорить после обеда не пришлось. Срочно поехал в город. Решать проблему с транспортировкой ящиков с пробами в Москву. Потом заехал на базар, купил девчонкам плетёнку сладкой вяленой дыни и лишь потом прикатил на базу. О тревоге напрочь забыл. Ира сама напомнила поздним вечером, когда мы остались вдвоём. Сидели на веранде. Было тепло и уютно. Сладкое таджикское вино рассеивало дневное напряжение. Вспоминали друзей, Москву, и вдруг Ира произнесла: – Знаешь, начальник, Ольга-то наша, кажется, залетела. Я поначалу не врубился. – Что значит – залетела? Это куда ещё её чёрт занёс? – Она беременна, понимаешь? Поначалу это даже развеселило. Потом вспомнил разговор на почте. Почему-то заныло где-то под ложечкой. Слегка. Закурил. Мы замолчали. Разговор уже не клеился. Тревога начала разъедать уют вечера. – Как же так, – стараясь развеять тревогу, заговорил я. – Её муж ждёт. Им же ехать на Кубу. О чём она думала? Да, с дуба падают листья ясеня… – глубокомысленно изрёк припев известной песни. – Что она собирается делать? – Избавляться от греха туркменской любви, если это подтвердится, – патетически заметила Ира, попыхивая папироской. – А когда ж она узнает точно? – Вот приедет завтра-послезавтра, и пойдём к врачу. Ни завтра, ни через три дня она не приехала. Дальше всё происходило как в страшном сне. Только на четвёртый день раздался звонок из Таш-Кумыра. Звонил шофёр. Известил, что Оле очень плохо, что она в бреду и что он поместил её в местную больничку. Это застало врасплох. Я решил срочно выехать. Но сначала заглянул в Средазуголь, где постарался решить вопрос о помощи хорошим врачом, если возникнет необходимость, и срочно созвонился с больницей в Таш-Кумыре, чтобы подробнее разузнать о состоянии Оли. Мотался целый день в поисках врача. И лишь наутро, оставив Иру на связи в Ташкенте, помчался на восток республики. Прямого пути не было, кругом горы и крутые перевалы. Только в конце вторых суток добрался до городка. Поздно добрался. Оли не стало. Она угасла буквально за два-три часа до приезда. Заражение крови. Сепсис. Это известие потрясло меня до основания. Я сидел на завалинке маленькой больнички с грязными, облупленными стенами совершенно растерянный. Рядом, возле машин, толкались два шофёра. О чём-то тихо говорили. Я не знаю, сколько так просидел. Как в столбняке. Очнулся, когда подошёл врач. Подёргал за плечо. – Вы слышите… Вас к телефону вызывают из Ташкента. – Примите мои соболезнования, – сказал голос врача, которого я нашёл в Ташкенте, – но мои коллеги ничего не могли поделать. Мне всё рассказали. Ваша сотрудница слишком поздно обратилась. У неё развивалась внематочная беременность. Плод стал гнить. Она успела рассказать врачу, что в последнее время на фоне отсутствия менструаций у неё наблюдались обмороки и резкие колющие боли в области низа брюшины. Очень поздно обратилась. Её уже привезли в больницу в тяжёлом состоянии. Примите ещё раз мои соболезнования. Голос врача привёл меня в нормальное состояние. Надо было что-то делать. – Помогите мне вывезти её в Ташкент! – закричал в трубку. – Да-да. Я сообщу в Средазуголь. Они всё сделают. Потом был опять Ташкент. Стояла страшная жара. Плавился асфальт. Я встречал на аэродроме Олиного мужа. Тот спрашивал о диагнозе. И постоянно повторял: – Как же так! Это просто невозможно. Она же совершенно здоровый человек. С чего заражение крови? Девчонки молчали. А он плакал. Открыто, не стесняясь, размазывая слёзы по щекам. Его успокаивала Ира. Я не мог оставаться с ним наедине. Избегал. Боялся вопросов, не хотел ничего говорить. Лишь когда отправил цинковый гроб и мужа в Москву, наступило оцепенение. Все сидели на веранде. Ужинали. Устроили что-то вроде поминок. Но ни пить, ни есть, ни говорить не хотелось. Девчонки убрали со стола. Помыкались, повертелись и тихо ушли в свои комнаты. Напротив привычно дымила Ира. И вдруг оцепеневшая память выдала мне давнишнюю картину. Очень ясную. Нет, нет… не туркменскую. Я вспомнил, как когда-то Оля со слезами на глазах прочитала, обращаясь в тёмное окно, буквально как заклинание, стихи Льва Гумилёва: Земная слава – как дым. Земная слава – живым. А мёртвым – чёрная высь, Где тесным кругом сплелись, Верша земные дела, Созвездья добра и зла. И, хлопнув дверью, резко вышла, словно протестуя против чего-то. Прошло двадцать лет. Много событий пронеслось с той поры. Как-то раз пересеклись мои дороги с Ирой. В Москве. Встретились, обнялись. Зашли в кафе. Чистенько, красиво и вкусно. Долго сидели, вспоминали советскую жизнь. Смеялись громко, от души. И, уже прощаясь, Ира вдруг сказала: – Ты помнишь Олю? Тут недавно случайно встретилась с её дочерью. Так вот она поведала мне, что кто-то посещает могилу её мамы на Востряковском кладбище. Она находит там большие букеты прекрасных роз. И, что самое странное, их не воруют, как обычно. И они очень долго не вянут… Ты понимаешь, начальник, – Ира болезненно скривилась, – как он её любил, как до сих пор помнит! Ведь прошло двадцать лет. А я вот прожила жизнь бобылём, никому не нужной. Зачем мне такая жизнь? Я с жалостью посмотрел на постаревшую женщину. – Давай ещё по одной, Ирочка. Давай. На посошок! Леонид РОХЛИН, г. Волоколамск, Московская область #АвторскиеРассказы

Из-за него "Неравный брак" никогда не покидает Третьяковку!

ОСОБЕННОСТИ ПРОИЗНОШЕНИЯ - Петя, домой! – громко позвала женщина с балкона из дома напротив. - Я кому говорю! Ужин стынет! - Щас, - пробурчал пацанчик в зеленых шортах и вперевалку вошел в подъезд. - А я с младых, можно сказать, ногтей приучился вовремя приходить вечерами домой, - сказал мне друг детства Владик. – Бабушка приучила. - Че, в угол ставила? - Если бы! - вздохнул Владик. – Ты же помнишь мою покойную бабушку? - Она у тебя вроде казашка была? Магрипа-апа всегда ходила с покрытым белым платком головой,в длинном, до пят, зеленом платье, и по-русски говорила хотя и бойко, но с непередаваемым акцентом. Например, она произносила не «шофёр», а «шОпер» (то есть букву «ф» выговаривала как «п»). Не давалась Магрипе-апапочему-то и буква «в». Их соседа Володю она звала Болёдя. - Ага, - подтвердил Владик. – Казашка. А дед хохол. Владик внешне пошел в свою бабку-казашку: темноволосый, скуластый, с прищуренными глазами. Впрочем, я никогда не задумывался о его национальности, как и он, полагаю, о моей. У нас был общий двор, общая компания, общие игры, а больше нам ничего и не нужно было. И когда наша семья переехала в город, мне очень не хватало той нашей развеселой компании, и в первую очередь Владислава. - Однажды мои родители уехали на свадьбу к родственникам, - продолжил свой рассказ мой друг детства. - Учебный год уже начался, так что дома остались я и бабушка Магрипа. И вот я в первый же день заигрался у нас во дворе и забыл, что надо идти на ужин. А бабушка раз позвала меня с балкона, два. А я ноль внимания. И тогда бабуля как гаркнет на весь двор: - Блядик иди кушить домой! Кушить стынет! Бляяядик, домооой! Я помчался домой, как ошпаренный, лишь бы бабушка замолчала. А как мне потом пришлось биться с пацанами, чтобы они перестали называть меня Блядиком Отсмеявшись, я приобнял Владислава за плечи: - Ну что, дорогой мой… - Только попробуй передразнить мою незабвенную бабушку, убью! – тут же перебил меня друг детства. -…Дорогой мой Владислав, пошли за стол! – продолжил я. – У меня родился тост: за наших милых бабушек. - Это можно, - облегченно вздохнул Владик. – Пошли! - Слушай, а она не пробовала тебя называть не укороченным, а полным именем? – невинно спросил я, когда мы выпили еще по граммулечке. - Это как? Блядисляб, что ли? – обиженно переспросил Владик. Первым под стол пополз я… #МаратВАЛЕЕВ.

ЧЁРНАЯ ВДОВА У одних моих дальних родственников есть чудесный садик в живописнейшем месте. Сад расположен на высоком берегу, с одной стороны которого возвышается густой корабельный сосняк, а с другой, внизу, плещется чистейшей воды речка. Райский уголок, да и только! Невзирая на расстояние, я приезжаю по нескольку раз за лето к ним погостить и форельку половить. Но года четыре назад в этом идиллическом, словно с картинки фламандских живописцев, месте произошли не вписывающиеся в общую умиротворяющую канву события, о которых хочу рассказать. Происшедшие события записаны со слов моей тётки… По соседству с садовым домом тётки находится участок, который несколько лет назад перешёл в руки семейной паре среднего возраста. Пара была молодая, в том смысле, что поженились недавно. Детей ещё не нажили. Хозяйничали вдвоём, приезжая на выходные. Иногда привозили с собой и маму мужа - погреться на солнышке. Вот от этой словоохотливой свекровки тётка моя и узнала некоторые подробности семейной жизни её сына Антона и биографии невестки Любы. Любу пожилая женщина называла не иначе, как «чёрной вдовой». А потому что этот брак с Антоном для Любоньки стал уже третьим. Причём до умерших первых двух официальных мужей, ещё в девках, Люба потеряла и своего парня-жениха, которому так и не суждено было вернуться к своей невесте из армии. Сгинул там при непонятных обстоятельствах. После, в первый раз выйдя замуж, молодая не прожила с законным мужем и года. Один из её прежних хахалей (как назвала его мать Антона) заявился прямо к ним в дом пьяный вдрызг и зарядил дробью сразу из обоих стволов удачливому сопернику в живот. Муж на глазах Любоньки погиб на месте. С тех пор молодая женщина стала сильно заикаться. Но баба она была красивая, в самом соку, поэтому долго во вдовствующих девках не засиделась. Через год-два снова официально вышла замуж. За коллегу по работе. Мужик постарше и на хорошем счёту в солидной финансовой компании. К тому же его карьера складывалась очень удачно. Люба забеременела. Но тут случилось непредвиденное. Торопясь как-то домой к любимой жене из командировки, мужик не справился с управлением, и машина попала в серьёзную аварию. Пострадал не смертельно и вроде уже встал на ноги, но… Как сказали доктора, полученная травма спровоцировала быстро прогрессирующий цирроз печени. И через несколько месяцев тяжёлой болезни и не помогающего лечения супруг умер. А у Любы от перенесённых стрессов и переживаний случился выкидыш. После этого молодая женщина вдовствовала несколько лет. Пока не познакомилась с Антоном. На сайте знакомств. Парень был на три года моложе Любы, но она в свои 35 ничуть не уступала ему в свежести и энергии. В общем, молодые и душой, и телом подошли друг другу, крепко сблизились, и, несмотря на материнские протесты, вскорости Антон предложил Любови руку и сердце. После свадьбы по настоянию Любы приобрели тот самый садик у речки, по соседству с моей тёткой. Любонька ведь всегда жила в своём доме и не представляла себе счастливую жизнь в каменных стенах городской квартирки, без садика, огородика, цыпочек… Но мать Антона так и не приняла невестку. Клеймо «чёрной вдовы» пугало пожилую женщину, не давая спокойно спать ночами и заставляя ежеминутно переживать за единственного сына, кровинушку Антона. Да и приятельница её постоянно подзуживала. Вот, мол, свела эта чертовка троих мужиков в могилу и твоего Антошеньку туда же отправит! Избавься от неё подобру-поздорову!.. Однажды, когда Антон находился в очередной служебной командировке, эта приятельница прибежала запыхавшаяся к его матери и выдаёт: - Видела твою невестку, вдову чёрную, в церкви! Проследила… Так она свечи ставит за упокой кому-то! Не иначе Антошку хочет со свету сжить! Ой, дождёшься ты, мать, горюшка-беды на свою голову!.. И до того взбудоражила и перепугала старую женщину, что та не выдержала и решила обо всём поговорить с невесткой и вывести её на чистую воду. Немедленно! Стоял тёплый август, и Люба все дни проводила в саду, возясь на грядках, собирая урожай и занимаясь заготовками на зиму. Она находилась уже на втором или третьем месяце беременности. От работы в офисе муж её освободил, не дожидаясь декретного отпуска. Чтобы будущая мать его ребёнка побольше дышала свежим воздухом, питалась натуральными витаминами и думала о приятном, не забивая голову дурацкими цифрами и отчётами... Когда свекровка вместе с решившей поучаствовать в предстоящем серьёзном разговоре приятельницей добрались на электричке до места, уже вечерело. Пока женщины шли от железнодорожного полустанка до садов, начали сгущаться сумерки. Подойдя к участку, заметили мерцающий огонёк в полумраке деревьев. Приятельница приостановила мать Антона: - Не торопись, Никитична. Давай подойдём тихонько и поглядим, чем там эта ведьма занимается! Осторожно пробравшись сквозь кусты смородины по тропинке сада, приблизились к странному свечению… Под высокой рябиной, за сколоченным из досок столиком к ним спиной сидела Люба. На столике играла пламенем церковная свечка, а в руках молодая женщина держала тетрадный листок и, читая с него, что-то наговаривала или напевала негромко. Слов было не разобрать. Подкравшихся тихонько старых тётушек хозяйка сада не замечала. - Вот видишь, Никитична, я как в воду глядела! Ведьма твоя Любонька! Вдова чёрная и есть! Заклятие смертное на сына твоего насылает!!!.. От этих слов в голове у матери всё помутилось, затылок пронзила резкая боль. Страх за Антошку застил глаза, и она, схватив лежавший под ногами деревянный брусок, с криком: «Ведьма, сгинь!!!» бросилась из кустов на невестку. Тяжёлая деревяшка обрушилась на голову молодой женщины, но не отскочила в сторону, а так и осталась на темени, словно приклеенная. Люба резко обернулась, в её глазах застыли ужас и удивление. Потом, так же с широко открытыми глазами, она запрокинула светловолосую голову, обмякла и медленно сползла с табуретки на землю… Несколько ярких крупных капель крови упали на оброненный на стол тетрадный листок. На нём аккуратным женским почерком было старательно выведено: «Оберег на мужа. Сидит собака на цепи, стережёт дом хозяйский. Так бы, чтоб Ангелы-хранители, сохранители охраняли, оберегали моего мужа Антошеньку, был бы он сохранён и защищён от злых людей, от лесных зверей, от любого оружия, от воды и огня, от чар женщин и дел колдуна. Слово моё крепко. Во имя Отца и Сына и Св.Духа. Аминь». После похорон Любы, скончавшейся в реанимации через двое суток, после того как длинный ржавый гвоздь в деревяшке пробил ей голову, мать Антона осудили и дали два года в колонии-поселении. За всё время отсидки маму сын не навестил ни разу. Приезжали к ней только приятельница с тридцатипятилетней незамужней дочерью, засидевшейся в вековухах… #МистическиеРассказы

Намерения Рита проснулась на рассвете. Не сразу осознав, что она дома, а сегодня воскресенье, Рита постаралась выбраться из липких объятий сна. Такие яркие сновидения к ней до сих пор не приходили. Всё было настолько по-настоящему, что её продолжала бить мелкая дрожь. Выбравшись из-под одеяла, она на цыпочках подошла к окну. Небо над домами было окрашено в волшебно-розовый цвет, а солнце ещё не успело показаться из-за нагромождений крыш. Распахнув створку, Рита с наслаждением полной грудью вдохнула свежий воздух. Мысли в голове ещё немного путались ото сна, но вместе с постепенно светлеющим небом они тоже словно прояснялись и упорядочивались. Простояв у окна какое-то время, Рита вернулась к постели. Усевшись по-турецки поверх скомканного одеяла, она поставила на колени ноутбук и стала нетерпеливо ждать, когда он включится. Открыв браузер, Рита со вздохом отметила более восьмидесяти открытых вкладок. Что-то хотелось почитать, что-то посмотреть, что-то посоветовали друзья, кое-что просила пояснить мама. Тряхнув головой, она открыла ещё одну вкладку и купила себе билеты в Калининград. Червячок сомнения попробовал грызануть её: «Мол, что же ты делаешь? Ну и что, что отпуск через неделю, ты же собиралась лежать и ничего не делать. Ну, может, разве что уборку». Рука чуть дрогнула над тачпадом. Однако Рита, сжав зубы, решительно подтвердила покупку, потом так же упрямо забронировала гостиницу и написала письмо тётке. Захлопнув ноутбук, она обвела взглядом комнату. Что ж, пылесос запускать ещё рановато, но в целом ничто не мешает ей начать уборку вот прямо сейчас. С этой мыслью Рита отправилась умываться. * * * В понедельник на работе Рита была полна сил и раздражающе дружелюбна с коллегами. Задачи решались словно сами собой, отчёт написался сразу после обеда. Никто из сослуживцев не мог понять, что же с Ритусей приключилось, что она так радостно взялась за решение рабочих дел, но потом просто списали всё на предотпускной энтузиазм и успокоились. В среду Рита сидела в кафе с подругой и рассказывала о том, что планирует поехать в Калининград и уже даже купила билеты. – Ну и дурёха ты Ритка, – беззлобно упрекнула подруга, – что сейчас в Калининграде делать? К тому же дорого ведь получается. Надо было или раньше билеты брать, или сейчас спланировать и взять по выгодной цене. – Дорого, – насмешливо то ли подтвердила, то ли передразнила Рита, а потом улыбнулась и посмотрела подруге прямо в глаза, – но не дороже денег. Я всё-таки зарабатываю. Отпускные как раз пришли. Нормально. – Да я и не говорю, что ненормально, но просто… – начала было подруга, потянувшись к бокалу с вином. – Нет, – решительно перебила её Рита. – Никаких «но», Таська! Хватит! Я тут поняла, что и так всё время всё откладываю. Мне даже сон приснился… Рита растерянно замолчала. Она не хотела поднимать эту тему. Или хотела? Таисия испытующе смотрела на неё поверх бокала, а Рита нервно покусывала губы. – Ну ладно, – не выдержала наконец подруга, отставляя бокал, – выкладывай, что там у тебя! Что за сны такие? Не мнись, выкладывай. Я же вижу, что тебе надо выговориться. Рита поставила локти на стол, сложив ладони в замок перед лицом, обвела тревожным взглядом кафе, а потом, опустив руки и даже чуть подавшись вперёд, вполголоса начала рассказывать: – Понимаешь, мне тут недавно приснилось, что я иду по какому-то тоннелю. Долго иду. А вокруг темно, а у меня только зажигалка в руках. И так мне страшно, что аж живот сводит и плакать хочется, руки дрожат, во рту пересохло. А остановиться нельзя. И назад нельзя. Ну, знаешь, так только во сне бывает, когда ты понимаешь, что что-то можно, а что-то – нет. И вот выхожу я из этого тоннеля в пещеру. Там вроде и света нет, а всё видно. И всё там такое жуткое и грязное. А в самом центре – дыра. А напротив – и справа, и слева – ещё несколько выходов из тоннелей, но к ним не подобраться. И там стою я, в каждом. Только это не совсем я, но кто-то, кто выглядит совсем как я и думает, как я, и немножечко всё же я. И вижу я как эти я-не-я бросают в бездну разное: часы, кастрюли, бумаги, коробки, цепочки, цветы, макраме, одна даже котёнка швырнула, представляешь? А из бездны волнами накатывает ощущение голода, аж ноги подкашиваются. И все эти я-не-я начинают всё больше и быстрее кидать в эту бездну всё подряд и на меня поглядывают, мол, давай, подкидывай, а я стою, словно окаменела, и только смотреть и могу. А потом я вижу, как из этой бездны щупальце вытягивается и одну за другой хватает этих меня-не-меня. И тут я прям вот чётко понимаю, что все эти брошенные вещи – это планы, задумки, желания. Всё, что я и они откладываем, не реализуем. И так мне страшно стало, что я проснулась в холодном поту. Рита прервала своё повествование, сделав большой глоток из бокала. У неё в глазах стояли слёзы, а рука меленько подрагивала. Она всхлипнула и продолжила: – Я, когда проснулась, поняла, что я всю жизнь только хочу и собираюсь, но почти никогда не делаю. Понимаешь? И решила, что надо уже хоть что-то воплощать. Понимаешь? Я же и с тёткой давно не общалась, а мы с ней всегда дружны были. Она так обрадовалась моему письму, сразу позвонила, сказала, чтобы я и не думала в гостиницу заселяться, что у неё для меня всегда найдётся и место, и кусок хлеба. Рита смахнула слезу и опустила глаза. Таисия, не говоря ни слова, взяла её за руку. Они немного посидели молча, а потом Рита услышала уверенный и полный горячего одобрения голос: – Эй! Ты всё сделала правильно! Прости, что начала деньги считать, но от привычек сложно отделаться. И вообще, я, может, это от зависти сказала, – подруга постаралась заглянуть ей в глаза. Рита осторожно посмотрела на неё, оторвавшись от созерцания столешницы. Таисия улыбнулась и подмигнула: – Я бы не решилась, наверное, вот так взять и поехать. А ты – молодец! И даже не сомневайся! Когда Рита немного успокоилась и наконец от души улыбнулась Таисии, та взяла бокал и сказала: – У меня тост! За успешное осуществление намерений! #ЮлияКарноухова

Четвёртый муж Лидочки Лидия Георгиевна сидела на своём привычном месте – на скамеечке у подъезда. Она была как всегда «при параде», так говорили про неё соседки-сверстницы. Длинная юбка и блуза, и неизменно на шее жемчужные бусы. - Добрый день, как ваши дела? – спрашивала проходящих пенсионерка, и те кланялись Лидии Георгиевне, и справлялись о её здоровье. Женщина всегда жаловалась на ноги, больную спину, головокружения, но в больницу не ходила, отчаянно взмахивая рукой, мол, разве врачи помогут? - Как надоели её жалобы, - заметила однажды соседка Ирочка своей матери Нине Ивановне. - Да, - согласилась мать, - сколько живём вместе в одном доме, всегда она на лавочке сидит, как на пенсию вышла. И выглядит, надо сказать, хорошо. И не больнее нас, а мы молчим, а вот она любит говорить о своём драгоценном здоровье, всегда жалуется. - Политика у неё, значит, такая, - заметила Ира, - любит, чтобы ей сочувствовали и жалели. А ведь она замужем? Что же муж? - А муж и рад, что она из дома выходит. Представь, сколько можно её жалобы дома слушать? Уж лучше пусть соседям рассказывает, а не ему. Он, кстати, очень порядочный мужчина. Ухаживает за ней, готовит, в магазин ходит и с рынка сумки несёт. Просто служит ей. Золото, а не мужик. Муж Лидии Георгиевны был старше её на восемь лет. До него у неё было два брака. Поговаривали, что первый муж сбежал от эгоистичной Лидочки, которая любила смолоду ездить по санаториям и домам отдыха. Работала она в управлении образования города, где ей удавалось выхлопотать себе льготные путёвки. От него осталась у Лидочки дочка, воспитанием которой в основном, занимались бабушки. Второго мужа Лидочка выбирала пристрастно. Она не хотела повторять прошлой ошибки, и делала расчёт на порядочность, чуткость и сентиментальность мужчины. Окутав его любовью и комплиментами, она год за годом внушала мужу, что без него она давно бы исчезла с лица Земли, потому что такого заботливого и замечательного человека ей послал сам Бог. Мужу нравились признания Лидочки и постепенно они поменялись ролями: он всё делал по дому, ухаживал за слабой женой, покупал ей нужные лекарства и подарки, и она хвалила его в глаза и за глаза, и радовалась. Но, по воле судьбы, через десяток лет сам муж оказался вдруг болен и скоропостижно скончался от рака. Лидочка была безутешна. Но, к удивлению родни, и уже взрослой дочери, она снова вышла замуж, едва прошло восемь месяцев со дня похорон бывшего супруга. Теперь о Лидочке заботился третий муж – Егор Сергеевич. Лидочка со свойственной ей откровенной нежностью обнимала его и целовала даже во дворе, когда он возвращался с работы или из магазина. Мужчина таял, и немного стеснялся такой принародной ласки, и Лидочка умело руководила мужем, добиваясь его заботы и внимания. Она по-прежнему искренне считала себя нездоровой, слабой и беззащитной. Такая тактика была очевидна всем соседкам, наблюдавшим её отношения с мужьями. - Вот хитрая баба. Она – больная. А мужики ей попадаются здоровые. Разве что на голову не совсем в порядке, - ехидно замечала Нина Ивановна, - разве не видят, что она ими крутит как хочет? И где она их находит, таких наивных? - Знать, умеет к себе расположить, - хохотал старожил дома дед Иван, отец Нины Ивановны, - а вы дурёхи, не так скроены. Мудрая баба… - Сиди ты, батя, - отмахивалась Нина Ивановна, - мы не такие! Все мы одинаковые, вот только хитрости ей не занимать. Заездила одного мужика, теперь другой нашёлся. - Вот попомни меня, она, если что, и ещё одного найдёт. Таким везёт по жизни… Дед Иван оказался прав. Третий муж Лидии Георгиевны умер после восьми лет совместной жизни от инфаркта. Лидочка убивалась и голосила на весь подъезд, считая себя несчастной. - Сглазили моего мужика, завидуют мне люди, - плакала она, - а чего мне завидовать? Я ведь с детства имею букет болезней, и не скрывала этого от мужей никогда. Однако, как же это тяжело остаться одной… Боже мой, как я теперь буду жить? Соседи молчали, однако стали поговаривать, что Лидочка чёрная вдова, второго мужа похоронила, а по счёту он уже третий… Но, как и прогнозировал дед Иван, Лидочка через год привела нового обожателя. Люди, не скрывая своего интереса и удивления, посматривали вслед паре, гуляющей под руку в соседнем сквере. - Мда, - говорила Ирочка, - щёлкает как орешки. На что они ведутся? Тут молодухе-то трудно мужа найти, а ей уже шестой десяток лет, а она снова с новым мужем? И зачем ей уже они в таком возрасте? - А кто за ней ухаживать будет? Разве ты не поняла, что она из себя представляет? Царица, у которой должен быть паж, - заметила Нина Ивановна, - и года выдержать не может без мужика. А Лидия Георгиевна снова сидела на скамеечке, как всегда, в платье и в своих жемчужных бусах. Она мило улыбалась проходящим соседям и с улыбкой спрашивала: - Как ваше самочувствие? У меня сегодня так голову кружит… Наверное, магнитные бури, не иначе. Еле хожу… На лице её выделялись розовые румяна, а глаза подчёркивали голубоватые тени. - Лидок, поднимайся, скоро обед будет готов, - послышалось с балкона. Мужчина, четвёртый муж Лидочки, махал ей рукой. - И как вам удалось найти такого хорошего мужа? – спросила Ирочка, проходящая мимо. - Ой, и сама не нарадуюсь. Женя недавно похоронил супругу, жил один в посёлке. Он младше меня на четыре года… - на лице Лидии Георгиевны появилась довольная улыбка, - я была там в гостях у бывшей коллеги, нас познакомили… - Специально ездили знакомиться? – поразилась Ирочка. - А ты как думаешь? Теперь вдовцы все нарасхват. В нашем-то возрасте так сложно найти пару… - шёпотом отвечала Лидия Георгиевна, - мне он сразу понравился, и я пригласила его переехать из села в город. Ну, кто же откажется? Тут и больница, и магазины, это не деревня. Вот он и решился. - А зачем вам снова муж? В вашем-то возрасте, как вы сами сказали? – бесцеремонно продолжала расспрашивать Ирочка. - Ах, Ира, как тебе объяснить? Я такой человек, что не могу быть одна. Понимаешь? Ну, жутко мне одной в квартире… Одиноко так, что хоть волком вой. А когда мужчина рядом, мне и глаза подкрасить хочется, и нарядиться, и людям улыбаться. Женщина не должна быть одна… Она посмотрела на балкон и улыбнулась своему новому супругу. - Вот уговариваю его продать дом в селе, чего туда ездить? Сад, огород всё его не отпускает, но я объясняю ему: уже возраст, и надо себя жалеть. Не упахиваться на грядах… Женщины взглянули на балкон. Там муж Лидочки уже развешивал бельё. Полотенца, халатик Лидочки, постельное затрепетали на ветру. Лидия Георгиевна пошла домой, а Ира подумала: «А я вот, молодая, разведёнка. Всего-то сорок пять. И не знаю, хочу ли я замуж? Да, бывает одиноко. Но, вот так садиться на шею человеку не смогла бы… Нет, не смогла…» Через три дня Ирочка спешила к матери и деду. Она вымыла им окна, полы и перешла в общественный коридор. Там она шваброй натирала кафельный пол с мыльной пеной, когда сверху спускался новый сосед, муж Лидочки. Он направлялся с сумкой в магазин, в руке был зажат список продуктов. Ира не знала, что на неё нашло, но вдруг сказала: - Не забудьте только чек взять на кассе… - Что? Чек? – мужчина оторопело посмотрел на Иру. - Да, чек. Лидия Георгиевна обычно проверяет по списку продукты и затраты. Так у неё бывшие мужья чеки всегда приносили… Мужчина втянул голову в плечи и поторопился пройти, перешагивая через намыленный пол. Он чуть не поскользнулся, Ира ухватила его за рукав и тут же извинилась: - Простите меня… Не надо было ничего говорить. Глупость полная. Простите… пожалуйста… Не обращайте внимания… - Я понимаю. Да, это действительно глупость… Большая глупость… - ответил он мрачно. Ира быстро закончила уборку коридора, чтобы от стыда больше не видеться с соседом, которого она практически оскорбила. Прошла неделя. Ирина снова пришла к матери, чтобы помочь ей по хозяйству. Нина Ивановна болела, а дед сидел на кухне и смотрел в окошко. - Что деда, скучно тебе? Дождик идёт? – спросила Ира, поцеловав дедушку. - Да, хоть дождик, хоть солнце, а во дворе стало пусто. Даже королева не выходит. - Лидия? А что с ней? Тоже заболела? - спросила Ира. - Да что ей доспеется-то? Живее всех живых, как всегда, - буркнул дед, - у неё душевная трагедия: мужик-то её, сожитель, без пяти минут как муж, сбежал. - Как сбежал? Куда? – удивилась Ира. - К себе обратно, в село. Опомнился. Вот уже неделю как не приезжает. Она и звонит ему, и говорят, что ездила, а он ни в какую. Прошла любовь, завяли помидоры… - Вот как? – Ира задумалась, - а ничего не говорят, мол, почему? - Ничего не говорят. Только Лида не теряет надежды его вернуть. В любви клянётся и жаждет довести его да ЗАГСа, ненормальная… - ответила Нина Ивановна с дивана. - Ну, если не дурак, то больше и не приедет, - захохотал дед, - вот такие у нас тут дела… Надо же: такой карась с крючка сорвался… - Да, повезло мужику. Прислушался к голосу разума. Хотя, кто его знает, в чём оно, счастье? – Ира смотрела на дождинки, стекающие по стеклам, словно слезинки, и подумала: «Прости меня Боже. Но, что ни делается, всё – к лучшему…» Лидия Георгиевна так и не смогла вернуть несостоявшегося мужа, и долго ещё рассуждала вслух, сидя на лавочке и обращаясь к проходящим соседям: - И чего мужикам надо? И квартира, и все удобства, и женщина красивая, и город приличный. Не понимаю… Нет, не понимаю!

Старик Похабыч. То что за мной подглядывают, я узнала не сразу, а может и вообще никогда бы не узнала, если... Дело было так: Продала я доставшийся мне в наследство дедушкин дом в деревне, взяла кредит и купила однушку в новостройке за городом. Квартирка крохотная, на втором этаже, но за-то, порадовала лоджия. Лоджия большая и я решила сделать из неё дополнительную комнату, утеплить и поставить пару секций радиаторов. С ремонтом помогли папа и брат. Сделали всё быстро, хорошо и я довольная переселилась" на лоджию. Лето, сторона у меня не солнечная с видом на пустое поле и овраг, соседний дом расположен к нам перпендикулярно и оба строения напоминают букву Т, окна на лоджии настежь, ветерок, я в коротеньком топике и шортиках, а частенько и без них, задрав ноги, работаю за ноутбуком. Работа у меня удалённая, каждый день в офис ходить не надо, и я со всевозможным комфортом устроила себе рабочий кабинет на лоджии. Вечерами я включаю ночник на лоджии, укладываюсь на раскладушку(ничего другого пока не купила), слушаю аудиокниги и под их бормотание засыпаю. Просто сказка, а не жизнь! Так чудесно прошло почти всё лето. Возвращалась я как-то из магазина, вытащила тяжеленные пакеты с продуктами из машины и захотела их все унести разом, жарко ведь и неохота туда-сюда мотаться. Иду, в одной руке три пакета, в другой- два. Дверь в подъезд открыть не получается, и тут, сзади кто-то крикнул, что сейчас мне поможет. Поворачиваюсь, ко мне спешит худой седой старичок, берёт у меня три пакета из рук и говорит, что проводит меня до квартиры. Хм... посмотрела на него, оценила. Немощный, маленький, старенький, а я три года занималась боксом- ничего он мне не сделает, и я согласилась. Пакеты в квартиру занесла, поблагодарила его и уже закрывала дверь, когда услышала как он пробормотал,-"...а бабочка у тебя на *опке красивучая!" Я ушам своим не поверила, распахнула дверь и крикнула ему в догонку, мол, что он сейчас сказал? А милейший старичок, нисколько не смущаясь, заулыбался и громко повторил, что бабочка у меня на *опке красивучая! Я на секунду потеряла дар речи, а потом спросила, что мол, он что ли как-то подглядывает за мной? А старичок и не отрицал, он закивал головой и сказал, что за всеми в бинокль смотрит, что мол, он живёт вооон в той квартире(он куда-то наугад ткнул пальцем) и лоджия его выходит как раз в эту сторону и из неё видно как раз все квартиры в нашем подъезде! Я стала говорить ему, что так нельзя делать, это неприлично подглядывать за людьми, мало ли в каком виде они у себя на лоджиях бывают, и мало ли чем они там занимаются, что это просто некрасиво, и ... Он меня перебил и сказал, что ему то только и осталось, что за красотками подсматривать, большего то он уже не может. Я вообще рассердилась и сказала, что сообщу об этом безобразии всем жителям нашего подъезда. А старичок, в ответ на мои слова, сделал глаза как у кота из Шрека и стал умалять не лишать его последней радости в жизни! Нда... он не милый старичок, а старик Похабыч какой -то! автор канал на дзене - #КороткиеМистическиеРассказы

К Бабе Яге пришли имущеcтво опиcывать за неуплату налогов. — Немедленно откройте! — раздалоcь за дверью. — Мы знаем, что вы там! — Там,— подтвердила Яга, неохотно открывая дверь. — Чего надоть? Кто такие? — Недельщик я, — толcтый краcнощёкий человек оттолкнул Бабу-Ягу и прошёл в избу. За ним cеменил маленький лыcый человечек в очках и c кипой бумаг. Недельщик оcмотрел избу и повернулcя к Яге. — Почто налоги не платишь, cтарая? — А за что мне их платить? — удивилаcь она. — Закон такой, — ответил Недельщик, прохаживаяcь. — Грибы и ягоды в леcу cобираешь? — Cобираю, — кивнула Яга. — А леc чей? Гоcударcтвенный. Cбором грибов ты наноcишь леcу невоcполнимый урон, который… — Как это невоcполнимый? — перебила Яга. — Грибы-то обратно выраcтут. Недельщик хмуро поcмотрел на лыcого человечка, и тот протянул ему бумагу. — Дейcтвительно, — протянул он, пробежав взглядом по лиcту. — А это вот что у тебя? Печка? Дровами топишь, верно? — Нет, — ответила Яга. — Волшебная она. Cама по cебе горит. — Дым идёт? — Идёт. — Ну вот! — радоcтно воcкликнул Недельщик. — Дым наноcит урон окружающей cреде. На решение этой проблемы нужно золото. Плати налог за иcпользование cпецуcтройcтва без Гоcударcтвенного разрешения. — Не буду, — фыркнула Яга. — Поколдую, и не будет дыма. За что платить? Недельщик повернулcя к лыcому, тот пожал плечами. — Ладно, cтарая. А вот изба твоя. Налог за неё платишь? — За что? — изумилаcь Яга. — Я ж её cама наколдовала! — За обcлуживание, конечно, — cниcходительно улыбнулcя Недельщик. — Крыша не течёт? Не течёт. Грызуны еcть? Нет. А чья это заcлуга? Гоcударcтвенная. Ибо Гоcударcтво о тебе заботитcя и не забывает. А ты налоги не платишь! Cтыдно! Баба-Яга захохотала. — Наcмешили, — проговорила она, вытирая cлезу. — Крыша не течёт, потому что мне её Леший каждый год переcтилает. А грызунов Кот иcтребляет. Недельщик cнова повернулcя к лыcому, и тот c улыбкой выдал неcколько бумаг. — Значит, говоришь, Леший незаконной трудовой деятельноcтью занимаетcя? А налоги не платит. Разберёмcя. Яга выругалаcь. — А что же наcчёт коммунальных платежей, cтарая? — продолжил Недельщик. — Ни разу не оплачивала ни за cвет, ни за воду. — Вода в ручье течёт, — возмутилаcь Яга. — А ручей тут без Гоcударcтвенного учаcтия образовалcя! — Мы это проверим. — Да и cвет, знаешь ли, тоже не Гоcударcтвенная заcлуга! Cолнце задолго до ваc вcех cветить начало! — Глупоcти какие, — заcмеялcя Недельщик. — Раз не хочешь платить, ограничим доcтуп. Не будет тебе Cолнце cветить больше. Он проcмотрел бумаги и протянул одну из них Яге. — Это за вcё оcтальное. Плати, или мы имущеcтво опишем в cчёт Гоcударcтва. Недельщик подошёл к Коту, cпящему в креcле, и поднял его за шкирку. — Вот это что? Кот? Вот его и опишем. Тем более, что у него нет разрешения на иcтребление грызунов. — Cволота! — закричал Баюн. — Пуcти! — И нужно выяcнить, — продолжал Недельщик, — куда он шкурки девает. Почему не cдаёт Гоcударcтву? Только он договорил, как превратилcя в мышь, а лыcый человечек - в крыcу. — Надоел, — Яга отряхнула ладони, — Баюн. Баюн! Как поймаешь, целиком не жри. Шкурки оcтавь. Я их Гоcударcтву cдам. Андрий Шабалин. #рассказы