Предыдущая публикация
Лебединое болото
Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть…
Декабрьской ночью у кондитера мадемуазель Мишель Кастан начались схватки. Оросив пол маленькой уютной квартиры околоплодными водами – щедро, а шею «Magie Noire» – одну капельку, Мишель вызвала «Скорую» и через четыре часа родила девочку. Малышка, вдохнув медово-сладкий восточный аромат вперемешку с больничным запахом, звонко крикнула и сделала Мишель Кастан счастливой матерью-одиночкой.
Около полугода Мишель заворачивала Валери в пеленки то под космическую музыку мсье Маруани, то под мурлыканье мсье Бланше. После наняла няню – одинокую далекую родственницу, обожавшую читать вслух про пьяных мушкетеров и узников мрачных замков, а сама приступила к работе в кондитерской в старом квартале, где в окнах двухэтажных домов отражаются кувшинки, где время течет размеренно и неспешно, как темная вода в каналах.
Когда Валери доросла до платьев, мать стала наряжать ее в такие пышные наряды, какие не могла позволить себе, ибо сама была пышна, как бисквит, и предпочитала прямые юбки и однотонные жакеты, а короткие кудри прятала то под поварской колпак, то под изящный берет. Валери же категорически запрещалось самостоятельно подравнивать каштановые волосы, зато оболванивать кукол абсолютно не возбранялось. По вечерам Валери рассаживала мать и облысевших пластмассовых зрителей в «зале» и давала первые концерты, выделывая замысловатые движения ногами и многозначительно гримасничая. Мать счастливо улыбалась, куклы, подкатывая мертвые голубые глаза, хлопались на пол. В городе, в котором много лет назад случился первый в истории бал, просто невозможно не танцевать. Как невозможно не мечтать сделать свою дочку балериной, раз уж самой не дано.
Когда от произвольных па Валери в гостиной начали биться милые и совсем недешевые фарфоровые вещицы, мадемуазель Кастан положила конец балету на дому и записала пятилетнюю дочь на просмотр в студию мадам Моро. Накануне Валери привиделся сказочный сон. Снилось, что у прекрасного белокрылого лебедя вместо клюва появился ее детский вздернутый носик. И что плавал красавец среди кувшинок с желтыми махровыми сердцами. Но потом вдруг превратился в обычного гуся и устроился на столе в зажаренном виде кверху лапами, а рядом стояла тарелка с деликатесом из ожиревшей печени. А утром дурной сон выплыл из распахнутого окна и растворился в солнечном утре.
Ехали на автобусе, боялись помять воланы на лучшем платье Валери, боялись помять розы на лучшем торте, который мать специально испекла для хореографа. Студия мадам Моро находилась на живописной окраине, а после сразу начинался дремучий лес. В нем сосны плакали янтарными слезами, слезы собирали люди, высушивали, превращая в камни, а после толкли, чтобы балерины и балеруны перед «Марко Спада» или «Дон Кихотом» наступали в волшебный порошок – для лучшего сцепления со сценической твердью. За лесом простирались болота с кувшинками, которые словно упали в бурую жижу с двухсот пятидесяти картин влюбленного в них импрессиониста. За болотами тоже что-то было – неизвестное и манящее, как светлое будущее.
В классе только что завершились занятия. И на вошедших, отзеркаленных с трех сторон мадемуазелей Кастан опустился весьма специфический дух, так пахнут першероны после пяти кругов с полной повозкой булыжников. Малочисленное семейство Кастан робко присело на скамеечку. Вскоре, цокая, прискакала подкованная мадам Моро в красных туфлях для буррэ или ригодона, а то, бери выше, для тамбурина. Мишель начала издалека – предложила торт. Хореограф категорически отказалась от масляных роз, сославшись на избыточный вес в тощем теле.
Воланы мадам Моро тоже не оценила и попросила Валери раздеться до трусов. Тщательно осмотрела со всех сторон, потыкала острым когтем в нежный детский жирок, недовольно покачала лошадиным хвостом на затылке.
– Розы нужны исключительно для любования, понимаешь меня, девочка? Ты сможешь не есть сладкое? – спросила хореограф у Валери.
– Никогда? – в карих глазенках юной Кастан было полное отчаяние.
– Я больше не принесу домой выпечку, – не давая шанса приунывшей дочери, торжественно поклялась мать.
– Тогда приступим, – и мадам Моро голодным взглядом посмотрела на Валери. – Иди к станку, девочка. Посмотрим, на что ты годишься.
Валери согнули ступни.
Валери вывернули бедра наружу.
Валери растянули левую ногу.
Валери растянули правую ногу.
Валери сложили в коробочку.
Валери сломали пополам в пояснице.
Валери похлопали в ладоши.
И это были не аплодисменты. Просто мадам Моро проверила у Валери чувство ритма. Немного подвела природная выворотность, но не критично. Хореограф показала позицию, в которой лягушки на болоте разрабатывают подвижность тазобедренных суставов, и взяла с Валери обещание не есть на ночь, а еще велела купить форму для занятий, шпильки для волос и принести полотенце – настоящая балерина обильно потеет. Так заканчивается балетная сказка и начинается балетная быль.
На обратном пути Валери заметила, что мир вокруг стал зеркальным. Можно отражаться в витринах, в лужах, в счастливых маминых глазах, в стеклах автобуса, в котором вместе с ней ехал симпатичный ровесник по имени Эммануэль. Он восторженно наблюдал за тем, как Валери использует поручень в качестве балетного станка. А Валери улыбалась ему первой фальшивой, поистине сценической улыбкой.
– Я учусь в иезуитской школе. И пока не знаю, кем хочу стать, но вряд ли монахом, – сказал Эммануэль, когда они проехали собор Нотр-Дам, который всем Нотр-Дамам Нотр-Дам.
– А я пока не учусь в школе. Но должна стать балериной, – ответила Валери, когда позади остался небоскреб, который уже не был всем небоскребам небоскреб.
– Нас приняли к мадам Моро. Она будет великой балериной! – мать не разглядела в милом Эммануэле хорошую партию для будущей примы и, взяв дочь за руку, сошла на остановку раньше. – Лучше прогуляемся, тебе надо скинуть вес. На обед у нас сегодня салат из сельдерея. Ты же любишь сельдерей?
Так заканчивается детство. И начинаются трудодни в зеркальной конюшне. Три раза в неделю. И еще репетиции по пятничным вечерам вместо десерта. То котильон, то гавот взамен сабле и бриошей, которые мать теперь поглощала в одиночестве и как бы вне дома.
Через полтора года Валери очень постройнела и возненавидела сельдерей всем кишечником. Но зато безупречно выворачивала ноги в пяти позициях. И боялась хищного когтя мадам Моро, которым та тыкала в расслабленные мышцы «лентяек». Валери вытягивала шею, втягивала живот и училась батманам, плие, пике, жете, шасси и глиссадам. Хорошо хоть обучение было на родном языке, иначе бы полный завал.
Мадам Моро обещала ученицам, что твердо поставит их на пуанты – никаких «гуляющих стоп», и хвалила Валери. Да и не только она. Хвалил пособник Моро по балетному делу мсье Бланкар – чрезвычайно опытный и чрезвычайно жилистый. И девочки из старшей группы, поголовно влюбленные в фуэте мсье Бланкара, теперь возвышали Валери. И даже обтянутые юноши тоже поголовно, но тайно влюбленные в мсье Бланкара, расхваливали маленькую Кастан. Вот так-то.
Тут поневоле вознесешься. Станешь ходить с задранным носом и даже в супермаркете выкинешь балетные коленца на зависть негибким, немузыкальным простолюдинам и буржуа с обратной выворотностью икс-образных ног. А после первого сольного триумфа, пусть длиной всего в полторы минутки, выходя на поклон, чуть выше положенного вскинешь подбородок и капельку ниже присядешь. И сделаешь вид, что не знаешь бисквитную женщину с охапкой цветов, поднимавшуюся к твоему безупречному трону и споткнувшуюся на ступенях. И никому более не похвастаешься в родном квартале, что вкуснейшие чесночные багеты и абрикосовые птифуры испекла твоя мама – обычная женщина с неидеальной фигурой. И взрослеть ты будешь раньше сверстников, которые еще играют в «горячий картофель», «прищепки», «тик-так-бум» или просто висят вниз головой на турнике. А тебе постоянно некогда, ведь уже распланированы недели, месяцы, годы и целая жизнь. Ибо ты принята в сообщество избранных пожирателей сельдерея и у тебя впереди и «Ундина», и «Сильфида», и даже шестнадцать актов «Балета дроздования». И еще придется выбирать между восемью с половиной баллами (хотя бы!) по математике и благосклонными взглядами Моро и Бланкара. Потому что, разглядев талант, они предложат заниматься не три раза в неделю, а пять, и ты, и неуклюжая однофамилица, упавшая возле сцены, вы обе радостно согласитесь на это испытание искусством.
По мощеным улочкам мимо цирка имени человека, который поведал о глубине в двадцать тысяч лье и восьмидесятидневных кругосветках, будут ехать подержанные «Citroën SM» и новенькие «Peugeot 309», из окон которых тебе – будущей великой балерине – станут петь песни молодые Милен и Ванесса. А на площадях твои чернокожие земляки в кроссовках и в кепках, надетыми козырьками назад, начнут исполнять модные асфальтные танцы. Чтобы ты хоть немного запомнила, чего была лишена – своего неповторимого детства. Ведь когда ты снова столкнешься с Эммануэлем – почти взрослым, десятилетним и таким симпатичным, ты не сможешь пойти с ним в кафе и поесть холодное каштановое лакомство, названное как город и как гора, потому что спешишь на репетицию по превращению тебя в маленького лебедя.
* * *
Однако детство все же настигло Валери в самый неподходящий момент в виде детсадовской ветрянки. Наверное, кто-то из новичков притащил заразу в балетный класс на немытых руках. Но ведь Кастан-младшая не посещала ясельные сборища. Няня передала Валери весь опыт интриганок Миледи и Констанции с первым прикормом, но, увы и ах, не наградила подопечную неопасной оспой в более нежном возрасте.
Накануне важного конкурса чесучие волдыри покрывали крылья, шею, голову и всю тушку лебеденка. Валери достаточно горевала из-за того, что у пернатых вылупились и выжили целых четыре птенца, а не она одна, а тут еще и такая напасть. Все оттенки красного и розового играли на личике Валери. Опасный инфекционный период уже прошел, казалось бы, выступай, блистай, почти ведь «Молодо-зелено» – простится и забудется. Но мадам Моро приняла другое решение: танцевать будет Жюли – пташка из второго состава. Увы, в каждом лебедином болоте имеется запасная кладка яиц второй категории.
О нет, это было не фиаско, наоборот, счастливый случай. Появился шанс подтянуть математику, запомнить даты, когда родились и умерли король-светило, а когда император-торт, выучить пару десятков предложений из словарного запаса персонажей «Эксцельсиора» и, прекратив наконец беречь коленки, покататься на роликах. Выпала неделя обычной школьной жизни, так радуйся. Ведь теперь можно проснуться ночью, разогнать по углам сны про кувшинки с коварными желтыми сердцами, пойти на кухню, распахнуть «секретный» мамин шкафчик и достать с пяток профитролей со сливочным кремом. И вряд ли станет стыдно, ибо на кухне нет зеркал, из которых осуждающе смотрит хрупкая балерина с набитым ртом. Ну же, разве это не счастливый случай?
Но Валери решила бороться. Ведь все хвалили ее, а не Жюли, это она добилась высшего предела выворотности лапок, это у нее на крыльях не было «острых локтей», как у второсортного состава. Ради чего, в конце концов, она питалась сельдереем? Ради того, чтобы в пачку, сшитую по ее мерке, втиснули Жюли, а потом еще и восторженного поаплодировали? Бездарную Жюли необходимо было поставить на место и обезвредить любым способом.
До выступления оставалось два с половиной дня и одна генеральная репетиция на сцене, на которую надо спуститься с третьего этажа на первый по внезапно лишенным освещения мраморным ступеням. При последующем разборе «птичьих полетов» выяснилось, что каждая юная балерина боится слова «мышь», сказанного в потемках, оттого вместо стройного клина мгновенно образовался галдящий птичий базар. Кто-то от страха врезался в кладку из двух яиц мсье Бланкара, кому-то поцарапали место, откуда растут крылья, но это так, сущие мелочи. А вот неуклюжая Жюли оступилась, упала и вывихнула левую лодыжку. Несильно. Однако генеральный прогон завалила. Мадам Моро вернула пачку пупырчатой, как болотная жаба, Валери. И не зря! Кастан танцевала так превосходно, так широко улыбалась, что на многослойную шпатлевку никто и внимания не обратил. Успех закрепился, ветрянка отступила, можно было и дальше ремонтировать мозоли лейкопластырем, плохо учиться и отказываться от поездки на травмоопасном велосипеде милого Эммануэля.
Прошло пару лет. Лебеди прилетали на болото, выводили среди танцующих кувшинок длинношеий приплод, ставили молодежь на крыло. Здоровые птенцы иммигрировали в теплые края, чтобы потом вернуться и снова размножиться в трясине. А чахлые гадкие лебедята шли в расход на подушки и перины – в виде пуха, или навсегда замирали в краеведческих музеях и коллекциях браконьеров – в виде чучел с глазами из стекляруса.
Юная лебедь Валери катастрофически отставала в школе, но мадемуазель Кастан-старшая не беспокоилась. Будущее дочери кулинар связывала с главными партиями в «Спящей красавице», «Коппелии», «Кармен», «Священной весне», но никак не с математикой, физикой или иностранным языком. Зачем учить иностранный язык, если все хореографические премудрости преподаются на родном? Зачем сдалась математика, ведь Валери отличает ларго от адажио, анданте от модерато, а виво от престо? Зачем нужна физика, когда во главе стоит физиология? Вот еще, бесполезная трата времени!
Физиология действительно была на первом месте. За каких-то два года Валери выросла на целых одиннадцать сантиметров. Потянулась вверх, как стебель сельдерея к солнцу. Среди станочных сверстниц Валери, выглядела как долговязый паяц из «Щелкунчика».
– Прекрасная амплитуда, – хвалила ее мадам Моро.
– Посмотрите, какой гранд батман! – ставил ее в пример другим девочкам мсье Бланкар.
И это не было преувеличением. Природные данные, помноженные на трудолюбие – именно это и есть балет. И Валери в свои двенадцать была самой настоящей балериной, которая уже станцевала в квартете лебедей, но мечтала-то о роли ранимой Одетты и коварной Одиллии, грезила сразу о двух партиях в одном спектакле. Все великие балерины прошли через эту хореографическую шизофрению. Однако каждая будущая Одетта-Одиллия обязана попасть в па-де-труа. Ибо таков путь: сначала надо вылупиться в па-де-катре, зазвездиться в па-де-труа, воссиять в па-де-де и лишь после шикарно умереть в одиночестве.
В этот раз гасить свет не пришлось. Да и не помогло бы. Необходимо было попасть в старшую группу. Но не на следующий год, а через месяц. И не только стремление стать одной из трех белых птиц двигало помыслами Валери, но и сценическая тоска: несмотря на весь талант, старания и низкие баллы по математике юную Кастан в хореографических столпотворениях теперь ставили сзади. Из-за лишних одиннадцати сантиметров. А для постановок с участием низкорослых безусых балерунов для Валери просто не находилось достойного партнера. Мальчиков в хореографических студиях и так вечный недобор, а высоких или хотя бы вровень с почти уже Одеттой и вовсе днем с огнем не сыщешь. Хотя солдат в армии хватало. Но унисекс и милитари уже прошагали по подиумам. И если верить, что мода – это управляемая эпидемия, то и в армии половой состав должен был в скором времени существенно измениться.
Попасть в па-де-труа Валери очень и очень хотелось. До умопомрачения. До самоубийственного отчаяния лебедя-ревнивца, который сам застрелил любимую подругу из дробовика. Иначе откуда эти высокие затяжные антраша и сотэ на заднем плане? К чему чересчур амплитудные взмахи при переводе крыльев из третьей позицию во вторую, задевающие за клювы менее статных кордебалеток? Откуда взялся слишком яркий грим? А главное, с чего эти громкие рыдания безо всякого повода?
Мадам Моро была строга от вечного голода. Или потому что когда-то сама через всё это прошла. Лебяжьи старания учениц замечала, а орнитозные страдания нет. Иначе откуда берутся хорошие хореографы? Хотя, возможно, в балете как в спорте: чемпионы уходят на пенсию и умирают от передозировки допингом и старых травм, а посредственности становятся заслуженными тренерами. Но кто же досконально изучал биографию мадам Моро? Уж точно не сладкоежка Мишель Кастан. Она просто прочитала пару заметок в местных газетах в перерывах между стряпанием меренг и кормлением грудью и поверила, а после вырастила дочь, нарядила в воланы, испекла жирные розы и привезла всё самое дорогое сердцу в балетный класс. Так ведь многие болотные жители начинают утро со свежайшего круассана и сплетен из свежайшей прессы. Поэтому никаких претензий к матери-одиночке нет.
Однако же был еще и ранимый, как Одетта, мсье Бланкар. Он и партии всех лебедей знал не хуже Моро. Валери стала самой преданной поклонницей его фуэте, чем и заслужила доверие списанного по возрасту балеруна. Не путайте доверие с расположением. Толку от расположения, если ты середнячка? Доверие в балете – это другое, это когда ты можешь сделать лучше и делаешь, когда точно не подведешь. И Валери не подвела.
Бланкар уговорил мадам Моро, чтобы Валери, расправив крылья, перелетела в класс со старшими девочками. Не только более высокими, но и более опытными пуантными труженицами. Валери старалась, стискивая зубы и сжимая ягодицы, ведь за короткий срок пришлось разучить и тарантеллу, и арагонскую хоту, и с десяток вариаций полонезов и менуэтов, и даже что-то исконно-посконное-народное. Первое время на фоне балерин постарше Кастан выглядела обычным серым грызуном из свиты Мышиного короля. И прыщавые юноши в лосинах Валери не любили, ведь до этого она поддержки только видела, а не участвовала в них. Как же краснела она от бессовестных рук-опор для верхних аттитюдов и арабесков, но лишь поначалу, а после научилась красиво застывать на высоте, репетируя улыбку для финальной коды. Потом и вовсе приметила для себя изящного потенциального Зигфрида. Нет, она не влюбилась в балетного danseur, ведь тот сероглазый и неамбициозный Эммануэль был намного красивее. Почти как расколдованный Щелкунчик. Но, увы, без короны. Просто мальчик в общественном транспорте, мальчик на велосипеде, мальчик, с которым вместе, рука об руку, как Купава и Мизгирь, так и не пошли в кафе и не съели замороженную меж вафель Снегурочку. Досадно, но милый Эммануэль старался жить под девизом «Ad majorem Dei gloriam»*, не планируя носить сутану, и никак не мог превратиться в Зигфрида или хотя бы Ротбарта. Зато за пару месяцев Валери зарекомендовала собственную кандидатуру в польской мазурке, венгерском и испанском танцах. Да-да, «Лебединое озеро» всегда было интернациональным и толерантным. Но целью Валери, как помнится, была не массовка, а па-де-труа.
Валери не подсидела одну из трех, но подтанцевала. В балете вообще нельзя подсидеть. Но можно подтанцевать. Валери не назначали дублершей. Но она и не желала прикрывать чей-то ощипанный ленивый зад. Просто во время репетиций, занимая крепкую позицию на левом фланге у самых кулис, целеустремленная будущая Одетта делала пти-батман, баллоне и жанжман де-пье настолько старательно и безошибочно, что вскоре довела одну из соперниц до слез. Моро заколебалась, но Валери так блестяще «провернула» с десяток фуэте, что мсье Бланкар, привычно встав в пятую позицию, обратился к рёве:
– Детка, балет – это не место для слабых духом и телом. Слабые духом молятся. Слабые телом лечатся. Валери заменит тебя в па-де-труа, а ты ее в неаполитанском танце, – после подошел и похлопал по плечу сначала бывшую лебедь – успокойся, а потом настоящую – молодец.
Костюм сел идеально, даже подгонять не пришлось. «Это судьба», – подумала Валери накануне выступления и попросила мать не дарить ей цветы на сцене, и вообще, не тратить время зря, а лучше приготовить на ужин что-нибудь из сельдерея, чтобы отметить лебяжий фурор, разделенный на троих, в узком кругу семьи Кастан салатом на двоих. Впервые в жизни Мишель перебрала с бальзамическим уксусом. А может быть и нет. Ведь недовольное лицо было только у Кастан-старшей. А у Кастан-младшей глаза сияли ярче любых софитов.
Ночью, пока Валери спала без задних натруженных лап, в комнату проникли слова из хита «Vivre ou survivre» – это молодежь отрывалась на вечеринке в соседнем доме. Пели что-то важное о жизненном выборе. Валери не слышала, ей виделась Одетта в окружении кувшинок с желтыми разлагающимися сердцами и увядшими лепестками-пачками. Других лебедей-конкурентов поблизости не было. Наутро сон не выплыл в окно, как несколько лет тому назад, а забрался под одеяло, обволок стройное тело пьянящей, как дрожжевая опара, негой и заставил впервые проспать на занятия в студию Моро. Она мчалась на остановку так, что не заметила Эммануэля, идущего по улице с женщиной абсолютно непохожей на его маму. А зря, Эммануэль хоть и не танцевал краковяк и турдион, зато играл на фортепиано так же обворожительно, как некогда юный Моцарт. Эммануэль увлекался футболом, боксом, театром, но никак не балетом. Такая жалость! Ведь он-то узнал Валери и обернулся не раз и даже не два. И взрослая женщина ничего не имела против.
Когда Валери исполнилось тринадцать, сразу несколько Одетт-Одиллий задышали в затылок. Но так только казалось Валери. На роль принцессы-Лебеди испокон балетных веков претендовали самые лучшие, а главное, старшие девушка – серьезная большая партия даже для окрепшего организма, требующая полной отдачи и понимания роли. Чтобы осмыслить и прочувствовать, почти взрослые балерины в темных углах костюмерной сливались в страстных поцелуях с Зигфридами, подставляя плоские груди под влажные ладони и фальшиво вздыхая. Валери по мнению придирчивой Моро для главной партии еще недостаточно оперилась:
– Всему свой черед. Через год-другой посмотрим. Ты пока не созрела для Одетты. Не приходи на все репетиции. Только на те, на которые я велю.
Валери искала защиты у Бланкара. Но мсье был постоянно занят с селезнями или только прикидывался, отмахиваясь «после, потом, позже». Ноябрьскими вечерами Валери подолгу ждала его у входа, пиная отсыревшие листья и выбивая зубами четкий ритм «раз-два-три-раз-два-три». Бланкар перемещал руки во вторую позицию и обещал поговорить с мадам, а после несколькими па супресо перепрыгивал через лужи и делал ручкой «au revoir». Из-за этого балетного подлеца Валери сильно простыла. Или же сельдерейный иммунитет дал сбой.
Сначала болела дома. Лежала белая и горячая, как духовой шкаф Кастан-старшей. Кашляла, чихала, высмаркивала в платок осеннюю слякоть и лила слезы о том, что пропустила целую неделю занятий в обеих школах: на носу тесты в обычной и прогоны в балетной. Из-за первой плакала чуть-чуть, из-за второй часами, горько, жертвенно, словно входила в образ нимфы из «Ручья». На подушке образовались лебяжьи топи. А на следующей неделе Валери пожелтела и продолжила болеть уже в больнице. Глазами цвета нутра кувшинок petite-Одетта смотрела на старого лебедя в белом халате, выносящего общесемейный приговор:
– Нет, не гепатит. Но вы сильно переохладились и вымотались, поэтому проявился синдром Жильбера. Наследственный. У ее отца были желтые глаза? – спросил дотошный плешивый кликун.
– Нет, голубые, как дикие гортензии, – зардевшись, припомнила Мишель. – Но мы встречались по ночам, я особо-то не разглядывала, – тут же оправдалась перед дочерью.
– Впрочем, это неопасно. Надо исключить все физические и психологические нагрузки и хорошо питаться… – продолжил садист в белом халате.
– Но мы… то есть Валери балерина! – спохватилась бисквитная здоровая и крепко сбитая мать.
– Никакого балета и полноценный рацион. Милая мадемуазель, ваша жизнь только начинается, на балете свет клином не сошелся.
Ах, глупый шипун, ну что бы ты знал о стройном лебедином клине или о вечный муках аутсайдеров, о восторженных взглядах зрителей, о похвале строгих хореографах, о дипломах с конкурсов и фестивалей, что висят в рамочке над кроватью? Перед выпиской Валери запретили как минимум полгода посещать занятия у мадам Моро, посоветовали много гулять и есть говядину, индейку, курицу и багет, а сельдерей заменить артишоком. И еще следить за набором веса и подъемом. Но не ступни, а настроения. Кромешный балетный ад!
Этим же вечером Валери позвонила Бланкару, ей так захотелось разделись страдания с причастным к искусству.
– Детка, балет – это не место для слабых духом и телом. Слабые духом молятся. Слабые телом лечатся. Софи заменит тебя в па-де-труа, Зоэ в танце маленьких лебедей, – прокурлыкала телефонная трубка голосом бездушного мсье.
В ответ из горла Валери вместо слов вышла горькая отрыжка.
Трубка мадам Моро была не лучше:
– Придешь через полгода, когда разрешит врач, а там посмотрим, – и повесилась, издавая беспощадные гудки.
От пережитого у мадемуазель Кастан начались первые месячные. Вслед за ними очень быстро выросло оперение – курчавые волоски в паху и подмышках. От калорийной еды желтоглазая пташка поначалу отказывалась, но после длительных прогулок, после занятий с репетиторами по математике, физике и «эксцельсиорскому» языку, а главное, после истеричных криков матери принимала лекарства в виде биф-бургиньона, миротона, гратена, алиго или жюльена. Секретный шкафчик перестал был секретным, и теперь на столе красовались то флонярд из ирги, то клубнично-фисташковый фрезье. Желаемая планка на весах была взята нажором даже раньше, чем за полгода. Белохалатный коскороба похвалил Валери и разрешил посещать занятия. Умеренно, по два часа и раз в неделю. Она и тому была рада, даже этим ста двадцати минутам, желая приглушить невыносимую балетную ломку.
Валери пришла в класс пораньше. Выпустила из окон спертый конюшенный дух, переоделась в новый размер станочной униформы, начала разминаться. И зеркала показывали желаемое: ее – здоровую, румяную, идеальную. Через десять минут впорхнули балетные девушки, обступили Валери и весело защебетали – она больше не была конкуренткой.
– Я заняла первое место на фестивале, – похлопала ее по плечу новоиспеченная Одетта.
– Я начинаю репетировать Марцелину, – подкинула дров Одетта списанная.
– Я поступаю в хореографическое училище, – добила Мари Штальбаум.
Синхронно, нога в ногу в класс вошли Бланкар и Моро, птичий круг разомкнулся, и Валери увидела в глазах балетных божков категорическое «non». И тогда кривые зеркала явили действительность: стаю чахлых лебедей и Валери – никакую не Одетту, а неуклюжую гусыню с аппетитной гузкой, смахивающей на обычную, пардон, жопу.
– Можно попробовать в народных танцах, там длинные юбки, – безо всякого энтузиазма предложил Бланкар несущейся вон из класса Валери.
– Можно изучать историю балета и биографии великих балерин, – ото всей болотной души посоветовала Моро вслед убегающей жопе.
Жопе бесполезно сгибать ступни.
Жопе бесполезно выворачивать бедра наружу.
Жопе бесполезно растягивать левую ногу.
Жопе бесполезно растягивать правую ногу.
Жопу бесполезно складывать в коробочку.
Жопу бесполезно ломать в пояснице.
Жопе бесполезно хлопать в ладоши.
***
Так у Валери началась обычная жизнь без балета. Уже поздно было начинать играть в «прищепки», в «тик-так-бум» или кататься на роликах. Как, как жить дальше, если ты не стала той, кем мечтала?
Послушай, Валери, надо сорвать картонную похвалу в рамках над кроватью, надо похоронить в картонном склепе последние концертные пуанты и убрать в чуланное забвение, надо навсегда прогнать картонные сны про тщеславных лебедей, про гнилые кувшинки, про великую балерину, которая не захотела быть тобой – симпатичной девушкой с аппетитной попкой, на которой идеально сидят супермодные «бананы». Просто забудь болотное прошлое, прекрати без причин доводить до скандалов мать, заведи верных друзей, живущих по соседству. Но главное, может быть еще не поздно, сходи в кафе-мороженое с милым, воспитанным, образованным Эммануэлем. А если поздно в кафе-мороженое, то разыщи его на дискотеке, в парке, в музее, в библиотеке, в консерватории, в любом месте этого красивого старинного города. Найди и скажи своей первой и единственной любви, что ты больше не должна, не обязана быть балериной. А вдруг Эммануэль уже определился, кем хочет стать? Ведь тебе тогда можно плыть по течению, понимаешь, можно плыть по его течению, как знать, куда оно вас вынесет?
Но нет, Валери, ты еще много лет не сможешь ощипать с себя перья Одетты, чтобы стать середнячкой, дочерью простого кондитера. И сначала будешь проклинать Жильбера, придумавшего проклятый синдром, потом тощую Моро и жилистого Бланкара, после мать, пожелавшую воплотить собственную огромную и несбыточную мечту о балете в маленькой тебе. И так день за днем, месяц за месяцем, год за годом, пока по улицам не разольется цветочно-ванильный аромат «Mon Guerlain».
И останется лишь надеяться, что ты вдруг перестанешь производить потоки желчи, сядешь на диету – уже не ради балета, но ради здоровья, прекратишь выпивать в одиночестве молодое вино и вышвырнешь в мусорный бак полную пачку «Gitanes». Вдруг ты, Валери, давно ничем не интересующаяся, включишь телевизор – уже не «Thomson», а другой, иностранный, плоский, как груди великих балерин? Так вот, если ты включишь телевизор, а заодно врубишь птичьи мозги, то увидишь того самого, милого, воспитанного, только уже взрослого Эммануэля, который не знал, кем желает быть, а стал первым. И не в балете, а в чем-то намного более значимом. И, возможно, тогда осознаешь, что на месте другой женщины, стоящей под руку с Эммануэлем, могла быть ты, а значит, ты стала бы первой.
Хотя вряд ли ты поймешь, поэтому просто скажешь фантому на экране: «Я так и знала, тебе всегда нравились худышки постарше, намного постарше. Вот же bouc!». И сипло загогочешь, исполняя гордую одинокую вариацию. А за окном, как назло, кто-то включит ретро, сохраненное на виниле:
Tu es si belle
Emmanuelle
Cherche le cœur
Trouve les pleurs
Cherche toujours
Cherche plus loin
Viendra l’amour
Sur ton chemin
И тогда, Валери, ты врубишь внутри себя тишину – на полную катушку, забаррикадируешь форточку от звуков заезженной пластинки, погасишь свет и ляжешь спать, чтобы хотя бы по ночам снова и снова прилетать на болото. На котором до скончания твоих безликих дней будут цвести кувшинки с желтыми сердцами, заражая гордыней прекрасных лебедей.
*«Ad majorem Dei gloriam» – девиз иезуитов « К вящей славе Божией!»
#МаючнаяЕлена
ссылка
Декабрьской ночью у кондитера мадемуазель Мишель Кастан начались схватки. Оросив пол маленькой уютной квартиры околоплодными водами – щедро, а шею «Magie Noire» – одну капельку, Мишель вызвала «Скорую» и через четыре часа родила девочку. Малышка, вдохнув медово-сладкий восточный аромат вперемешку с больничным запахом, звонко крикнула и сделала Мишель Кастан счастливой матерью-одиночкой.
Около полугода Мишель заворачивала Валери в пеленки то под космическую музыку мсье Маруани, то под мурлыканье мсье Бланше. После наняла няню – одинокую далекую родственницу, обожавшую читать вслух про пьяных мушкетеров и узников мрачных замков, а сама приступила к работе в кондитерской в старом квартале, где в окнах двухэтажных домов отражаются кувшинки, где время течет размеренно и неспешно, как темная вода в каналах.
Когда Валери доросла до платьев, мать стала наряжать ее в такие пышные наряды, какие не могла позволить себе, ибо сама была пышна, как бисквит, и предпочитала прямые юбки и однотонные жакеты, а короткие кудри прятала то под поварской колпак, то под изящный берет. Валери же категорически запрещалось самостоятельно подравнивать каштановые волосы, зато оболванивать кукол абсолютно не возбранялось. По вечерам Валери рассаживала мать и облысевших пластмассовых зрителей в «зале» и давала первые концерты, выделывая замысловатые движения ногами и многозначительно гримасничая. Мать счастливо улыбалась, куклы, подкатывая мертвые голубые глаза, хлопались на пол. В городе, в котором много лет назад случился первый в истории бал, просто невозможно не танцевать. Как невозможно не мечтать сделать свою дочку балериной, раз уж самой не дано.
Когда от произвольных па Валери в гостиной начали биться милые и совсем недешевые фарфоровые вещицы, мадемуазель Кастан положила конец балету на дому и записала пятилетнюю дочь на просмотр в студию мадам Моро. Накануне Валери привиделся сказочный сон. Снилось, что у прекрасного белокрылого лебедя вместо клюва появился ее детский вздернутый носик. И что плавал красавец среди кувшинок с желтыми махровыми сердцами. Но потом вдруг превратился в обычного гуся и устроился на столе в зажаренном виде кверху лапами, а рядом стояла тарелка с деликатесом из ожиревшей печени. А утром дурной сон выплыл из распахнутого окна и растворился в солнечном утре.
Ехали на автобусе, боялись помять воланы на лучшем платье Валери, боялись помять розы на лучшем торте, который мать специально испекла для хореографа. Студия мадам Моро находилась на живописной окраине, а после сразу начинался дремучий лес. В нем сосны плакали янтарными слезами, слезы собирали люди, высушивали, превращая в камни, а после толкли, чтобы балерины и балеруны перед «Марко Спада» или «Дон Кихотом» наступали в волшебный порошок – для лучшего сцепления со сценической твердью. За лесом простирались болота с кувшинками, которые словно упали в бурую жижу с двухсот пятидесяти картин влюбленного в них импрессиониста. За болотами тоже что-то было – неизвестное и манящее, как светлое будущее.
В классе только что завершились занятия. И на вошедших, отзеркаленных с трех сторон мадемуазелей Кастан опустился весьма специфический дух, так пахнут першероны после пяти кругов с полной повозкой булыжников. Малочисленное семейство Кастан робко присело на скамеечку. Вскоре, цокая, прискакала подкованная мадам Моро в красных туфлях для буррэ или ригодона, а то, бери выше, для тамбурина. Мишель начала издалека – предложила торт. Хореограф категорически отказалась от масляных роз, сославшись на избыточный вес в тощем теле.
Воланы мадам Моро тоже не оценила и попросила Валери раздеться до трусов. Тщательно осмотрела со всех сторон, потыкала острым когтем в нежный детский жирок, недовольно покачала лошадиным хвостом на затылке.
– Розы нужны исключительно для любования, понимаешь меня, девочка? Ты сможешь не есть сладкое? – спросила хореограф у Валери.
– Никогда? – в карих глазенках юной Кастан было полное отчаяние.
– Я больше не принесу домой выпечку, – не давая шанса приунывшей дочери, торжественно поклялась мать.
– Тогда приступим, – и мадам Моро голодным взглядом посмотрела на Валери. – Иди к станку, девочка. Посмотрим, на что ты годишься.
Валери согнули ступни.
Валери вывернули бедра наружу.
Валери растянули левую ногу.
Валери растянули правую ногу.
Валери сложили в коробочку.
Валери сломали пополам в пояснице.
Валери похлопали в ладоши.
И это были не аплодисменты. Просто мадам Моро проверила у Валери чувство ритма. Немного подвела природная выворотность, но не критично. Хореограф показала позицию, в которой лягушки на болоте разрабатывают подвижность тазобедренных суставов, и взяла с Валери обещание не есть на ночь, а еще велела купить форму для занятий, шпильки для волос и принести полотенце – настоящая балерина обильно потеет. Так заканчивается балетная сказка и начинается балетная быль.
На обратном пути Валери заметила, что мир вокруг стал зеркальным. Можно отражаться в витринах, в лужах, в счастливых маминых глазах, в стеклах автобуса, в котором вместе с ней ехал симпатичный ровесник по имени Эммануэль. Он восторженно наблюдал за тем, как Валери использует поручень в качестве балетного станка. А Валери улыбалась ему первой фальшивой, поистине сценической улыбкой.
– Я учусь в иезуитской школе. И пока не знаю, кем хочу стать, но вряд ли монахом, – сказал Эммануэль, когда они проехали собор Нотр-Дам, который всем Нотр-Дамам Нотр-Дам.
– А я пока не учусь в школе. Но должна стать балериной, – ответила Валери, когда позади остался небоскреб, который уже не был всем небоскребам небоскреб.
– Нас приняли к мадам Моро. Она будет великой балериной! – мать не разглядела в милом Эммануэле хорошую партию для будущей примы и, взяв дочь за руку, сошла на остановку раньше. – Лучше прогуляемся, тебе надо скинуть вес. На обед у нас сегодня салат из сельдерея. Ты же любишь сельдерей?
Так заканчивается детство. И начинаются трудодни в зеркальной конюшне. Три раза в неделю. И еще репетиции по пятничным вечерам вместо десерта. То котильон, то гавот взамен сабле и бриошей, которые мать теперь поглощала в одиночестве и как бы вне дома.
Через полтора года Валери очень постройнела и возненавидела сельдерей всем кишечником. Но зато безупречно выворачивала ноги в пяти позициях. И боялась хищного когтя мадам Моро, которым та тыкала в расслабленные мышцы «лентяек». Валери вытягивала шею, втягивала живот и училась батманам, плие, пике, жете, шасси и глиссадам. Хорошо хоть обучение было на родном языке, иначе бы полный завал.
Мадам Моро обещала ученицам, что твердо поставит их на пуанты – никаких «гуляющих стоп», и хвалила Валери. Да и не только она. Хвалил пособник Моро по балетному делу мсье Бланкар – чрезвычайно опытный и чрезвычайно жилистый. И девочки из старшей группы, поголовно влюбленные в фуэте мсье Бланкара, теперь возвышали Валери. И даже обтянутые юноши тоже поголовно, но тайно влюбленные в мсье Бланкара, расхваливали маленькую Кастан. Вот так-то.
Тут поневоле вознесешься. Станешь ходить с задранным носом и даже в супермаркете выкинешь балетные коленца на зависть негибким, немузыкальным простолюдинам и буржуа с обратной выворотностью икс-образных ног. А после первого сольного триумфа, пусть длиной всего в полторы минутки, выходя на поклон, чуть выше положенного вскинешь подбородок и капельку ниже присядешь. И сделаешь вид, что не знаешь бисквитную женщину с охапкой цветов, поднимавшуюся к твоему безупречному трону и споткнувшуюся на ступенях. И никому более не похвастаешься в родном квартале, что вкуснейшие чесночные багеты и абрикосовые птифуры испекла твоя мама – обычная женщина с неидеальной фигурой. И взрослеть ты будешь раньше сверстников, которые еще играют в «горячий картофель», «прищепки», «тик-так-бум» или просто висят вниз головой на турнике. А тебе постоянно некогда, ведь уже распланированы недели, месяцы, годы и целая жизнь. Ибо ты принята в сообщество избранных пожирателей сельдерея и у тебя впереди и «Ундина», и «Сильфида», и даже шестнадцать актов «Балета дроздования». И еще придется выбирать между восемью с половиной баллами (хотя бы!) по математике и благосклонными взглядами Моро и Бланкара. Потому что, разглядев талант, они предложат заниматься не три раза в неделю, а пять, и ты, и неуклюжая однофамилица, упавшая возле сцены, вы обе радостно согласитесь на это испытание искусством.
По мощеным улочкам мимо цирка имени человека, который поведал о глубине в двадцать тысяч лье и восьмидесятидневных кругосветках, будут ехать подержанные «Citroën SM» и новенькие «Peugeot 309», из окон которых тебе – будущей великой балерине – станут петь песни молодые Милен и Ванесса. А на площадях твои чернокожие земляки в кроссовках и в кепках, надетыми козырьками назад, начнут исполнять модные асфальтные танцы. Чтобы ты хоть немного запомнила, чего была лишена – своего неповторимого детства. Ведь когда ты снова столкнешься с Эммануэлем – почти взрослым, десятилетним и таким симпатичным, ты не сможешь пойти с ним в кафе и поесть холодное каштановое лакомство, названное как город и как гора, потому что спешишь на репетицию по превращению тебя в маленького лебедя.
* * *
Однако детство все же настигло Валери в самый неподходящий момент в виде детсадовской ветрянки. Наверное, кто-то из новичков притащил заразу в балетный класс на немытых руках. Но ведь Кастан-младшая не посещала ясельные сборища. Няня передала Валери весь опыт интриганок Миледи и Констанции с первым прикормом, но, увы и ах, не наградила подопечную неопасной оспой в более нежном возрасте.
Накануне важного конкурса чесучие волдыри покрывали крылья, шею, голову и всю тушку лебеденка. Валери достаточно горевала из-за того, что у пернатых вылупились и выжили целых четыре птенца, а не она одна, а тут еще и такая напасть. Все оттенки красного и розового играли на личике Валери. Опасный инфекционный период уже прошел, казалось бы, выступай, блистай, почти ведь «Молодо-зелено» – простится и забудется. Но мадам Моро приняла другое решение: танцевать будет Жюли – пташка из второго состава. Увы, в каждом лебедином болоте имеется запасная кладка яиц второй категории.
О нет, это было не фиаско, наоборот, счастливый случай. Появился шанс подтянуть математику, запомнить даты, когда родились и умерли король-светило, а когда император-торт, выучить пару десятков предложений из словарного запаса персонажей «Эксцельсиора» и, прекратив наконец беречь коленки, покататься на роликах. Выпала неделя обычной школьной жизни, так радуйся. Ведь теперь можно проснуться ночью, разогнать по углам сны про кувшинки с коварными желтыми сердцами, пойти на кухню, распахнуть «секретный» мамин шкафчик и достать с пяток профитролей со сливочным кремом. И вряд ли станет стыдно, ибо на кухне нет зеркал, из которых осуждающе смотрит хрупкая балерина с набитым ртом. Ну же, разве это не счастливый случай?
Но Валери решила бороться. Ведь все хвалили ее, а не Жюли, это она добилась высшего предела выворотности лапок, это у нее на крыльях не было «острых локтей», как у второсортного состава. Ради чего, в конце концов, она питалась сельдереем? Ради того, чтобы в пачку, сшитую по ее мерке, втиснули Жюли, а потом еще и восторженного поаплодировали? Бездарную Жюли необходимо было поставить на место и обезвредить любым способом.
До выступления оставалось два с половиной дня и одна генеральная репетиция на сцене, на которую надо спуститься с третьего этажа на первый по внезапно лишенным освещения мраморным ступеням. При последующем разборе «птичьих полетов» выяснилось, что каждая юная балерина боится слова «мышь», сказанного в потемках, оттого вместо стройного клина мгновенно образовался галдящий птичий базар. Кто-то от страха врезался в кладку из двух яиц мсье Бланкара, кому-то поцарапали место, откуда растут крылья, но это так, сущие мелочи. А вот неуклюжая Жюли оступилась, упала и вывихнула левую лодыжку. Несильно. Однако генеральный прогон завалила. Мадам Моро вернула пачку пупырчатой, как болотная жаба, Валери. И не зря! Кастан танцевала так превосходно, так широко улыбалась, что на многослойную шпатлевку никто и внимания не обратил. Успех закрепился, ветрянка отступила, можно было и дальше ремонтировать мозоли лейкопластырем, плохо учиться и отказываться от поездки на травмоопасном велосипеде милого Эммануэля.
Прошло пару лет. Лебеди прилетали на болото, выводили среди танцующих кувшинок длинношеий приплод, ставили молодежь на крыло. Здоровые птенцы иммигрировали в теплые края, чтобы потом вернуться и снова размножиться в трясине. А чахлые гадкие лебедята шли в расход на подушки и перины – в виде пуха, или навсегда замирали в краеведческих музеях и коллекциях браконьеров – в виде чучел с глазами из стекляруса.
Юная лебедь Валери катастрофически отставала в школе, но мадемуазель Кастан-старшая не беспокоилась. Будущее дочери кулинар связывала с главными партиями в «Спящей красавице», «Коппелии», «Кармен», «Священной весне», но никак не с математикой, физикой или иностранным языком. Зачем учить иностранный язык, если все хореографические премудрости преподаются на родном? Зачем сдалась математика, ведь Валери отличает ларго от адажио, анданте от модерато, а виво от престо? Зачем нужна физика, когда во главе стоит физиология? Вот еще, бесполезная трата времени!
Физиология действительно была на первом месте. За каких-то два года Валери выросла на целых одиннадцать сантиметров. Потянулась вверх, как стебель сельдерея к солнцу. Среди станочных сверстниц Валери, выглядела как долговязый паяц из «Щелкунчика».
– Прекрасная амплитуда, – хвалила ее мадам Моро.
– Посмотрите, какой гранд батман! – ставил ее в пример другим девочкам мсье Бланкар.
И это не было преувеличением. Природные данные, помноженные на трудолюбие – именно это и есть балет. И Валери в свои двенадцать была самой настоящей балериной, которая уже станцевала в квартете лебедей, но мечтала-то о роли ранимой Одетты и коварной Одиллии, грезила сразу о двух партиях в одном спектакле. Все великие балерины прошли через эту хореографическую шизофрению. Однако каждая будущая Одетта-Одиллия обязана попасть в па-де-труа. Ибо таков путь: сначала надо вылупиться в па-де-катре, зазвездиться в па-де-труа, воссиять в па-де-де и лишь после шикарно умереть в одиночестве.
В этот раз гасить свет не пришлось. Да и не помогло бы. Необходимо было попасть в старшую группу. Но не на следующий год, а через месяц. И не только стремление стать одной из трех белых птиц двигало помыслами Валери, но и сценическая тоска: несмотря на весь талант, старания и низкие баллы по математике юную Кастан в хореографических столпотворениях теперь ставили сзади. Из-за лишних одиннадцати сантиметров. А для постановок с участием низкорослых безусых балерунов для Валери просто не находилось достойного партнера. Мальчиков в хореографических студиях и так вечный недобор, а высоких или хотя бы вровень с почти уже Одеттой и вовсе днем с огнем не сыщешь. Хотя солдат в армии хватало. Но унисекс и милитари уже прошагали по подиумам. И если верить, что мода – это управляемая эпидемия, то и в армии половой состав должен был в скором времени существенно измениться.
Попасть в па-де-труа Валери очень и очень хотелось. До умопомрачения. До самоубийственного отчаяния лебедя-ревнивца, который сам застрелил любимую подругу из дробовика. Иначе откуда эти высокие затяжные антраша и сотэ на заднем плане? К чему чересчур амплитудные взмахи при переводе крыльев из третьей позицию во вторую, задевающие за клювы менее статных кордебалеток? Откуда взялся слишком яркий грим? А главное, с чего эти громкие рыдания безо всякого повода?
Мадам Моро была строга от вечного голода. Или потому что когда-то сама через всё это прошла. Лебяжьи старания учениц замечала, а орнитозные страдания нет. Иначе откуда берутся хорошие хореографы? Хотя, возможно, в балете как в спорте: чемпионы уходят на пенсию и умирают от передозировки допингом и старых травм, а посредственности становятся заслуженными тренерами. Но кто же досконально изучал биографию мадам Моро? Уж точно не сладкоежка Мишель Кастан. Она просто прочитала пару заметок в местных газетах в перерывах между стряпанием меренг и кормлением грудью и поверила, а после вырастила дочь, нарядила в воланы, испекла жирные розы и привезла всё самое дорогое сердцу в балетный класс. Так ведь многие болотные жители начинают утро со свежайшего круассана и сплетен из свежайшей прессы. Поэтому никаких претензий к матери-одиночке нет.
Однако же был еще и ранимый, как Одетта, мсье Бланкар. Он и партии всех лебедей знал не хуже Моро. Валери стала самой преданной поклонницей его фуэте, чем и заслужила доверие списанного по возрасту балеруна. Не путайте доверие с расположением. Толку от расположения, если ты середнячка? Доверие в балете – это другое, это когда ты можешь сделать лучше и делаешь, когда точно не подведешь. И Валери не подвела.
Бланкар уговорил мадам Моро, чтобы Валери, расправив крылья, перелетела в класс со старшими девочками. Не только более высокими, но и более опытными пуантными труженицами. Валери старалась, стискивая зубы и сжимая ягодицы, ведь за короткий срок пришлось разучить и тарантеллу, и арагонскую хоту, и с десяток вариаций полонезов и менуэтов, и даже что-то исконно-посконное-народное. Первое время на фоне балерин постарше Кастан выглядела обычным серым грызуном из свиты Мышиного короля. И прыщавые юноши в лосинах Валери не любили, ведь до этого она поддержки только видела, а не участвовала в них. Как же краснела она от бессовестных рук-опор для верхних аттитюдов и арабесков, но лишь поначалу, а после научилась красиво застывать на высоте, репетируя улыбку для финальной коды. Потом и вовсе приметила для себя изящного потенциального Зигфрида. Нет, она не влюбилась в балетного danseur, ведь тот сероглазый и неамбициозный Эммануэль был намного красивее. Почти как расколдованный Щелкунчик. Но, увы, без короны. Просто мальчик в общественном транспорте, мальчик на велосипеде, мальчик, с которым вместе, рука об руку, как Купава и Мизгирь, так и не пошли в кафе и не съели замороженную меж вафель Снегурочку. Досадно, но милый Эммануэль старался жить под девизом «Ad majorem Dei gloriam»*, не планируя носить сутану, и никак не мог превратиться в Зигфрида или хотя бы Ротбарта. Зато за пару месяцев Валери зарекомендовала собственную кандидатуру в польской мазурке, венгерском и испанском танцах. Да-да, «Лебединое озеро» всегда было интернациональным и толерантным. Но целью Валери, как помнится, была не массовка, а па-де-труа.
Валери не подсидела одну из трех, но подтанцевала. В балете вообще нельзя подсидеть. Но можно подтанцевать. Валери не назначали дублершей. Но она и не желала прикрывать чей-то ощипанный ленивый зад. Просто во время репетиций, занимая крепкую позицию на левом фланге у самых кулис, целеустремленная будущая Одетта делала пти-батман, баллоне и жанжман де-пье настолько старательно и безошибочно, что вскоре довела одну из соперниц до слез. Моро заколебалась, но Валери так блестяще «провернула» с десяток фуэте, что мсье Бланкар, привычно встав в пятую позицию, обратился к рёве:
– Детка, балет – это не место для слабых духом и телом. Слабые духом молятся. Слабые телом лечатся. Валери заменит тебя в па-де-труа, а ты ее в неаполитанском танце, – после подошел и похлопал по плечу сначала бывшую лебедь – успокойся, а потом настоящую – молодец.
Костюм сел идеально, даже подгонять не пришлось. «Это судьба», – подумала Валери накануне выступления и попросила мать не дарить ей цветы на сцене, и вообще, не тратить время зря, а лучше приготовить на ужин что-нибудь из сельдерея, чтобы отметить лебяжий фурор, разделенный на троих, в узком кругу семьи Кастан салатом на двоих. Впервые в жизни Мишель перебрала с бальзамическим уксусом. А может быть и нет. Ведь недовольное лицо было только у Кастан-старшей. А у Кастан-младшей глаза сияли ярче любых софитов.
Ночью, пока Валери спала без задних натруженных лап, в комнату проникли слова из хита «Vivre ou survivre» – это молодежь отрывалась на вечеринке в соседнем доме. Пели что-то важное о жизненном выборе. Валери не слышала, ей виделась Одетта в окружении кувшинок с желтыми разлагающимися сердцами и увядшими лепестками-пачками. Других лебедей-конкурентов поблизости не было. Наутро сон не выплыл в окно, как несколько лет тому назад, а забрался под одеяло, обволок стройное тело пьянящей, как дрожжевая опара, негой и заставил впервые проспать на занятия в студию Моро. Она мчалась на остановку так, что не заметила Эммануэля, идущего по улице с женщиной абсолютно непохожей на его маму. А зря, Эммануэль хоть и не танцевал краковяк и турдион, зато играл на фортепиано так же обворожительно, как некогда юный Моцарт. Эммануэль увлекался футболом, боксом, театром, но никак не балетом. Такая жалость! Ведь он-то узнал Валери и обернулся не раз и даже не два. И взрослая женщина ничего не имела против.
Когда Валери исполнилось тринадцать, сразу несколько Одетт-Одиллий задышали в затылок. Но так только казалось Валери. На роль принцессы-Лебеди испокон балетных веков претендовали самые лучшие, а главное, старшие девушка – серьезная большая партия даже для окрепшего организма, требующая полной отдачи и понимания роли. Чтобы осмыслить и прочувствовать, почти взрослые балерины в темных углах костюмерной сливались в страстных поцелуях с Зигфридами, подставляя плоские груди под влажные ладони и фальшиво вздыхая. Валери по мнению придирчивой Моро для главной партии еще недостаточно оперилась:
– Всему свой черед. Через год-другой посмотрим. Ты пока не созрела для Одетты. Не приходи на все репетиции. Только на те, на которые я велю.
Валери искала защиты у Бланкара. Но мсье был постоянно занят с селезнями или только прикидывался, отмахиваясь «после, потом, позже». Ноябрьскими вечерами Валери подолгу ждала его у входа, пиная отсыревшие листья и выбивая зубами четкий ритм «раз-два-три-раз-два-три». Бланкар перемещал руки во вторую позицию и обещал поговорить с мадам, а после несколькими па супресо перепрыгивал через лужи и делал ручкой «au revoir». Из-за этого балетного подлеца Валери сильно простыла. Или же сельдерейный иммунитет дал сбой.
Сначала болела дома. Лежала белая и горячая, как духовой шкаф Кастан-старшей. Кашляла, чихала, высмаркивала в платок осеннюю слякоть и лила слезы о том, что пропустила целую неделю занятий в обеих школах: на носу тесты в обычной и прогоны в балетной. Из-за первой плакала чуть-чуть, из-за второй часами, горько, жертвенно, словно входила в образ нимфы из «Ручья». На подушке образовались лебяжьи топи. А на следующей неделе Валери пожелтела и продолжила болеть уже в больнице. Глазами цвета нутра кувшинок petite-Одетта смотрела на старого лебедя в белом халате, выносящего общесемейный приговор:
– Нет, не гепатит. Но вы сильно переохладились и вымотались, поэтому проявился синдром Жильбера. Наследственный. У ее отца были желтые глаза? – спросил дотошный плешивый кликун.
– Нет, голубые, как дикие гортензии, – зардевшись, припомнила Мишель. – Но мы встречались по ночам, я особо-то не разглядывала, – тут же оправдалась перед дочерью.
– Впрочем, это неопасно. Надо исключить все физические и психологические нагрузки и хорошо питаться… – продолжил садист в белом халате.
– Но мы… то есть Валери балерина! – спохватилась бисквитная здоровая и крепко сбитая мать.
– Никакого балета и полноценный рацион. Милая мадемуазель, ваша жизнь только начинается, на балете свет клином не сошелся.
Ах, глупый шипун, ну что бы ты знал о стройном лебедином клине или о вечный муках аутсайдеров, о восторженных взглядах зрителей, о похвале строгих хореографах, о дипломах с конкурсов и фестивалей, что висят в рамочке над кроватью? Перед выпиской Валери запретили как минимум полгода посещать занятия у мадам Моро, посоветовали много гулять и есть говядину, индейку, курицу и багет, а сельдерей заменить артишоком. И еще следить за набором веса и подъемом. Но не ступни, а настроения. Кромешный балетный ад!
Этим же вечером Валери позвонила Бланкару, ей так захотелось разделись страдания с причастным к искусству.
– Детка, балет – это не место для слабых духом и телом. Слабые духом молятся. Слабые телом лечатся. Софи заменит тебя в па-де-труа, Зоэ в танце маленьких лебедей, – прокурлыкала телефонная трубка голосом бездушного мсье.
В ответ из горла Валери вместо слов вышла горькая отрыжка.
Трубка мадам Моро была не лучше:
– Придешь через полгода, когда разрешит врач, а там посмотрим, – и повесилась, издавая беспощадные гудки.
От пережитого у мадемуазель Кастан начались первые месячные. Вслед за ними очень быстро выросло оперение – курчавые волоски в паху и подмышках. От калорийной еды желтоглазая пташка поначалу отказывалась, но после длительных прогулок, после занятий с репетиторами по математике, физике и «эксцельсиорскому» языку, а главное, после истеричных криков матери принимала лекарства в виде биф-бургиньона, миротона, гратена, алиго или жюльена. Секретный шкафчик перестал был секретным, и теперь на столе красовались то флонярд из ирги, то клубнично-фисташковый фрезье. Желаемая планка на весах была взята нажором даже раньше, чем за полгода. Белохалатный коскороба похвалил Валери и разрешил посещать занятия. Умеренно, по два часа и раз в неделю. Она и тому была рада, даже этим ста двадцати минутам, желая приглушить невыносимую балетную ломку.
Валери пришла в класс пораньше. Выпустила из окон спертый конюшенный дух, переоделась в новый размер станочной униформы, начала разминаться. И зеркала показывали желаемое: ее – здоровую, румяную, идеальную. Через десять минут впорхнули балетные девушки, обступили Валери и весело защебетали – она больше не была конкуренткой.
– Я заняла первое место на фестивале, – похлопала ее по плечу новоиспеченная Одетта.
– Я начинаю репетировать Марцелину, – подкинула дров Одетта списанная.
– Я поступаю в хореографическое училище, – добила Мари Штальбаум.
Синхронно, нога в ногу в класс вошли Бланкар и Моро, птичий круг разомкнулся, и Валери увидела в глазах балетных божков категорическое «non». И тогда кривые зеркала явили действительность: стаю чахлых лебедей и Валери – никакую не Одетту, а неуклюжую гусыню с аппетитной гузкой, смахивающей на обычную, пардон, жопу.
– Можно попробовать в народных танцах, там длинные юбки, – безо всякого энтузиазма предложил Бланкар несущейся вон из класса Валери.
– Можно изучать историю балета и биографии великих балерин, – ото всей болотной души посоветовала Моро вслед убегающей жопе.
Жопе бесполезно сгибать ступни.
Жопе бесполезно выворачивать бедра наружу.
Жопе бесполезно растягивать левую ногу.
Жопе бесполезно растягивать правую ногу.
Жопу бесполезно складывать в коробочку.
Жопу бесполезно ломать в пояснице.
Жопе бесполезно хлопать в ладоши.
***
Так у Валери началась обычная жизнь без балета. Уже поздно было начинать играть в «прищепки», в «тик-так-бум» или кататься на роликах. Как, как жить дальше, если ты не стала той, кем мечтала?
Послушай, Валери, надо сорвать картонную похвалу в рамках над кроватью, надо похоронить в картонном склепе последние концертные пуанты и убрать в чуланное забвение, надо навсегда прогнать картонные сны про тщеславных лебедей, про гнилые кувшинки, про великую балерину, которая не захотела быть тобой – симпатичной девушкой с аппетитной попкой, на которой идеально сидят супермодные «бананы». Просто забудь болотное прошлое, прекрати без причин доводить до скандалов мать, заведи верных друзей, живущих по соседству. Но главное, может быть еще не поздно, сходи в кафе-мороженое с милым, воспитанным, образованным Эммануэлем. А если поздно в кафе-мороженое, то разыщи его на дискотеке, в парке, в музее, в библиотеке, в консерватории, в любом месте этого красивого старинного города. Найди и скажи своей первой и единственной любви, что ты больше не должна, не обязана быть балериной. А вдруг Эммануэль уже определился, кем хочет стать? Ведь тебе тогда можно плыть по течению, понимаешь, можно плыть по его течению, как знать, куда оно вас вынесет?
Но нет, Валери, ты еще много лет не сможешь ощипать с себя перья Одетты, чтобы стать середнячкой, дочерью простого кондитера. И сначала будешь проклинать Жильбера, придумавшего проклятый синдром, потом тощую Моро и жилистого Бланкара, после мать, пожелавшую воплотить собственную огромную и несбыточную мечту о балете в маленькой тебе. И так день за днем, месяц за месяцем, год за годом, пока по улицам не разольется цветочно-ванильный аромат «Mon Guerlain».
И останется лишь надеяться, что ты вдруг перестанешь производить потоки желчи, сядешь на диету – уже не ради балета, но ради здоровья, прекратишь выпивать в одиночестве молодое вино и вышвырнешь в мусорный бак полную пачку «Gitanes». Вдруг ты, Валери, давно ничем не интересующаяся, включишь телевизор – уже не «Thomson», а другой, иностранный, плоский, как груди великих балерин? Так вот, если ты включишь телевизор, а заодно врубишь птичьи мозги, то увидишь того самого, милого, воспитанного, только уже взрослого Эммануэля, который не знал, кем желает быть, а стал первым. И не в балете, а в чем-то намного более значимом. И, возможно, тогда осознаешь, что на месте другой женщины, стоящей под руку с Эммануэлем, могла быть ты, а значит, ты стала бы первой.
Хотя вряд ли ты поймешь, поэтому просто скажешь фантому на экране: «Я так и знала, тебе всегда нравились худышки постарше, намного постарше. Вот же bouc!». И сипло загогочешь, исполняя гордую одинокую вариацию. А за окном, как назло, кто-то включит ретро, сохраненное на виниле:
Tu es si belle
Emmanuelle
Cherche le cœur
Trouve les pleurs
Cherche toujours
Cherche plus loin
Viendra l’amour
Sur ton chemin
И тогда, Валери, ты врубишь внутри себя тишину – на полную катушку, забаррикадируешь форточку от звуков заезженной пластинки, погасишь свет и ляжешь спать, чтобы хотя бы по ночам снова и снова прилетать на болото. На котором до скончания твоих безликих дней будут цвести кувшинки с желтыми сердцами, заражая гордыней прекрасных лебедей.
*«Ad majorem Dei gloriam» – девиз иезуитов « К вящей славе Божией!»
#МаючнаяЕлена
ссылка
Следующая публикация
Нет комментариев