Предыдущая публикация
Дыня - отравительница
Как же хорошо всё начиналось! От чесотки излечился, всё устаканилось, вошло в привычную колею. Горизонт был чист и ничего плохого не маячило. Однако жизненные невзгоды зачастую возникают внезапно, без предвестников.
Вечером, когда с работы возвращался, очень захотел дыни. Благо магазин, который недалеко от дома, аж до двадцати трёх работает. Обычно мы покупаем «торпеду» или «колхозницу», но в этот раз были только импортные, яркие такие, химически-жёлтые. Ну и ладно, решил я, дыня она и в Африке дыня, чего тут заморачиваться?
Супруга попробовала первой и насторожилась:
- Юра, она горчит и вообще какая-то не такая. Жёсткая, неароматная. Не ешь, ну её на фиг!
Действительно, горчинка была, но ненавязчивая, неотвратная, да и аромат всё-таки ощущался. В общем не заметил я ничего пугающего, с удовольствием съел почти всю и с чувством исполненного долга пораньше лёг спать. Утром предстоял ранний подъём, поездка на дачу и поход в лес.
Уже несколько дней стабильно держалась минусовая температура и лежал снежок. Люди адекватные с удивлением воскликнут, мол, какие грибы в такую пору? Из-под снега их, что ли, выковыривать? Но поскольку адекватность мне несвойственна, то ничего странного в почти зимней грибалке я не вижу.
Приехав на автовокзал, купил билет и стал ждать автобуса. А когда до его прибытия оставалось не более десяти минут, мне внезапно стало плохо. Причём резко, безо всякой постепенности, словно переключили тумблер. Если бы в тот момент меня попросили разъяснить что значит «плохо», то ничего вразумительного я бы не ответил. Возникло жуткое мучительное чувство, будто костлявая дама с косой душу вытягивает.
В надежде избавиться от дурноты, прикрыл глаза, подышал поглубже, но особого улучшения не ощутил. «Ну на фиг эту поездку!», – решил я и отправился обратно домой.
– Юр, ты чего? – настороженно спросила супруга, не ожидавшая столь раннего возвращения.
– Плохо мне, Ир, – ответил я, еле ворочая языком. – Того гляди свалюсь.
– Сердце, что ли?
– Нет.
– А что болит-то?
– Ничего, просто плохо. Не знаю, как объяснить.
– Ну-ка давай давление измерим.
– Погоди, Ир, дай я разденусь и полежу чуток.
Простите, пожалуйста, за излишние детали, но, когда стал снимать брюки, случилась жуткая катастрофа. Всё съеденное и выпитое накануне, изверглось из меня, как говорится, не отходя от кассы. За всю жизнь не приходилось бывать в столь поганом положении.
– Так, я вызываю «скорую»! – объявила Ирина.
– Нет, не вздумай! – запротестовал я. – Ещё чего не хватало! Из-за всякой ерунды бригаду гонять!
– Какая ерунда, Юра? У тебя сильное отравление! Умереть, что ли, хочешь?!
– Не умру. Ир, лучше сходи в аптеку, я напишу, что надо купить.
– Это всё твоя дыня <грёбаная>! – припечатала Ирина звонким матерным словом, хотя обычно такую лексику терпеть не может.
– Вряд ли, ты её тоже ела, но не отравилась же, – возразил я.
– Да я только немного откусила, а ты почти всю сожрал! Кто знает, что там за химия?
Надежда на то, что всё скоро пройдёт, не оправдалась. Жидкость покидала организм стремительно, восполнить её не получалось, и уже явственно возникли признаки обезвоживания. Стало ясно: без щедрого внутривенного вливания электролитов обойтись не получится, поэтому, несмотря на внутренний протест, так и пришлось вызывать на помощь коллег.
Хоть я и просил диспетчера не торопить бригаду, приехали они быстро, всё сделали грамотно, по высшему разряду. Заодно написал заявление на три дня за свой счёт и попросил коллег передать его в канцелярию. Не захотелось на больничный уходить.
Заметное улучшение наступило лишь на третий день, ближе к вечеру. Почувствовал я себя прям как живой и даже с аппетитом смог похлебать куриной лапши. А наутро болезнь исчезла бесследно, словно и не было её вовсе. Теперь мне впредь наука: дыни и арбузы надо покупать в соответствующий сезон. Иначе кто знает, в каких условиях их выращивали, хранили и перевозили за тридевять земель из заморских стран.
Вторую неделю держится холод, стабильно минус два-три. Конечно, не трескучий мороз, но с ветерком ухи всё ж пощипывает. Да и скользко очень, особо не разгонишься, иначе статус пациента в один момент заработаешь.
– … твою мать, Иваныч! – обрадованно вскричал Анцыферов, подражая известному булгаковскому персонажу. – То чесался, то …ался! Не понос, так золотуха! Каждый раз новую заразу цепляешь!
– Что делать, Александр Сергеич, люблю разнообразие. Но в этот раз не зараза была. Дыня попалась отравленная.
– Импортная, что ли?
– Вроде да.
– Вооот, Иваныч! Ты всё <выёживаешься>, тянешь в рот чего попало, а потом страдаешь! Кстати, у главного новый зам появился.
– Нууу? И по каким же вопросам?
– По экспертизе и качеству медицинской помощи.
– Опять? Совсем, что ли, одурели? Уж был такой, потом убрали. А теперь всё по новой. Дурдом какой-то…
– У них там свои игры, Иваныч. Сам знаешь.
– Кто-то из наших или со стороны?
– Сто лет назад, говорят, выездным работал. Но я его не помню. Борис Виталич Круглов.
– Хм… Борис Виталич? Нет, я тоже не помню.
– Да и …рен с ним. У него от врача одно название, всю жизнь мелким клерком отирался. В последнее время в страховой работал.
– Ну и как, о себе успел заявить?
– Говорят в карточках к каждой запятой цепляется, всё не так, не эдак.
– Ничего, Александр Сергеич, это всё уже проходили. Только первое время будет <попу> рвать, себя показывать, а там затихнет, успокоится.
На конференции увидел я нового зама, но так и не узнал его. Видать в своё время с ним не пересекался, а может просто забыл за давностью лет. Впрочем, это совершенно не важно. После доклада старшего врача, Борис Виталич высказал несколько замечаний по тактике и оформлению карт вызовов. Всё сказанное им было разумным, существенным и ни в коей мере не являлось пустыми придирками.
Вряд ли найдётся простой рядовой работник, страстно любящий забюрокраченность с крючкотворством. В том числе и я периодически раздражаюсь от того, что теперь во главе угла стоит не врачебное искусство, а умение правильно оформлять бумажки. Однако отрицательные эмоции нас не должны лишать трезвомыслия. Всегда нужно понимать одну простую вещь: винить в сложившейся порочной системе наше земное руководство бессмысленно. Ведь не Борис Витальевич её создал, и не главный врач, и даже не директор Департамента. Творцами этой системы являются небожители, обитающие столь высоко, что никогда не услышат наш жалкий возмущённый писк.
Вывод, который отсюда следует, вполне очевиден: заочное впечатление о ком-либо, полученное с чужих слов, – это крайне хлипкая конструкция, подобная карточному домику. Тот, кто слепо и тупо на неё полагается, не утруждая себя объективно-трезвой оценкой, непременно окажется в дураках. Но это ещё полбеды. Самым же болезненным последствием будет причинение незаслуженной обиды другому.
Первый вызов нам не давали. Он сам пришёл в лице старенькой супружеской пары. Бабушка, хоть и с палочкой, держалась бодрячком, а вот дедуля выглядел совсем раскисшим и ослабленным, готовым свалиться в любую минуту. Тут каждый бы понял, что явились они не поболтать от скуки.
На «скорой» кроме нас была ещё и фельдшерская бригада, но спихивать такую бяку на молоденьких девчонок как-то не по-джентльменски. Вот потому мы и взяли всё на себя, заранее чувствуя, что под бякой кроется настоящая грозная <попа>.
Пациент обессиленно плюхнулся на кушетку и сразу повалился набок.
– Что случилось? – спросил я.
– Ему с утра нездоровилось, жаловался, что голова кружится, – ответила супруга.
– А зачем же вы пошли? Почему не вызвали?
– Мы не к вам шли, а в поликлинику, он на одиннадцать к неврологу записан. Я ему говорила, может не пойдём? А он: ничего, на свежем воздухе разгуляюсь. Вот и разгулялся, чуть не рухнул по дороге…
– Что вас беспокоит? – обратился я к пациенту.
– Плохо… – тихо ответил он, не открывая глаз.
– Что-нибудь болит?
– Нет…
– Голова кружится?
– Да…
– Инфаркты, инсульты были?
– Нет…
– Диабет есть?
– Нет…
За исключением пониженных давления и сатурации, не нашлось ничего, за что можно бы зацепиться. ЭКГ, глюкоза, неврологическая картина, дыхание, не говорили ни о чём ужасном. Тем не менее человеку было плохо настолько, что в машину его пришлось нести на носилках.
И начались у нас покатушки. Привезли в терапию – получили от ворот поворот, мол, поезжайте в неврологию, у него скорей всего ОНМК. Что ж, взяли под козырёк, помчались в другой стационар. Сделали КТ, невролог осмотрел и, как ожидалось, никаких инсультных дел не обнаружили. Вернулись в терапию, надеясь, что на этот раз уже без лишних вопросов примут. А вот и нет!
– Надо бы в кардио свозить, – сказала дежурный врач, изучив ЭКГ. – Может там задний инфаркт прячется?
В подобных ситуациях мне всегда приходит на ум куплет из песни Аркадия Северного:
Всё закипело по натуре во внутрях,
И я меж рог его чуть-чуть не двинул.
Но нас сознанию учили в лагерях,
И я сдержался, даже шабера не вынул.
– Вообще-то троптест отрицательный. Но если вам так хочется, задний инфаркт вы и сами можете исключить, сделайте дополнительные отведения и всё, – вежливо сказал я, подавляя желание выдать что-нибудь хамское. – Если что-то выплывет, вызывайте, приедем и перевезём.
Коллега ничего не ответила и молча, с обидой на лице, расписалась в карте за приём больного.
Да, понимаю прекрасно, никто не горит желанием брать на себя проблемного непонятного больного. Но всеми правдами и неправдами отпихивать его от себя, по меньшей мере, непорядочно.
ОНМК – острое нарушение мозгового кровообращения, по старинке называемое инсультом.
Троптест – тропониновый экспресс-тест, показывающий наличие или отсутствие повреждения сердечной мышцы.
Освободившись, поехали в поликлинику, где нас ожидал мужчина шестидесяти лет с психозом.
Из кабинета заведующей разносились душераздирающие рыдания, перемежаемые надрывными причитаниями. В дверях столпились сотрудницы, безуспешно пытавшиеся кого-то увещевать. Грешным делом подумалось: уж не коллега ли умом тронулся? Но, как оказалось, нет. Сольный концерт исполнял худощавый небритый мужичок в потрёпанном синем джемпере. И ведь как исполнял! Стоя на коленях, со смесью страдания и ужаса на лице, он протягивал руки к присутствующим и умолял спасти его. Образ смертника, не желающего покоряться страшной участи, был воплощён превосходно. Присутствуй там великий Станиславский, он бы проникновенно сказал: «Верю, дружище! Верю!» и пустил скупую слезу.
- Здравствуйте! Что у вас тут такое интересное? – поинтересовался я. – Мы тоже хотим поучаствовать!
– Участвуйте, – благосклонно позволила заведующая. – Мужчина считает себя смертельно больным…
– Спасите меня, ну как вас ещё просить? Что вы издеваетесь?! – еще сильней завопил болезный, не позволяя ничего выяснить.
– Уважаемый, ну-ка тихо! – прикрикнул я на него. – Сейчас поможем и спасём. Идите пока в коридор!
Сразу же мои парни больного подняли и вывели, а я пообщался с заведующей. Оказалось, этот визит далеко не первый, однако раньше он вёл себя куда более прилично. Смысл обращений был прост как бублик: неведомая болезнь стремительно разрушает организм и этот процесс нужно остановить немедленно.
Всяческие обследования ничего подобного не подтвердили, но это не принесло успокоения. Напротив, сформировалось железобетонное убеждение: врачи умышленно не хотят спасать, ибо его приговорили. Кто приговорил и за что, он сформулировать не мог, однако знал абсолютно точно.
Выйдя от заведующей, я застал больного скорбно сидящим на стуле между Виталием и Германом. Беседовать в коридоре среди снующих туда-сюда людей, было бы, скажем так, непродуктивно. Поэтому отправились мы в машину.
– Георгий Николаич, что с вами случилось?
– Вы и так всё знаете, на мне уже крест поставлен, я понял…
– Погодите. Давайте конкретно, что вас беспокоит? Какая вам помощь нужна?
– Я весь гнию заживо, все потроха гнилые.
– Но вас же полностью обследовали, всё, что можно и нельзя сделали. МРТ, рентген, УЗИ, чего только нет.
– Ой, да перестаньте ради бога! Что я, совсем, что ли, глупый? Давно всё решено…
– Что именно решено?
– Наказание. Мол, зачем его в тюрьму сажать, надо чтоб издыхал медленно, подольше. Это хуже тюрьмы, уж лучше бы сделали укол отравленный, да и всё!
– А за что вас наказывать? Что вы натворили?
– Это вам лучше знать…
– Вы прямо какими-то загадками говорите.
– Бабы аборты из-за кого делают? Вон сколько детей-то погибло! Нет, просто так ничего не бывает.
– Из-за вас, что ли?
– Ну а вы как думаете?
– Георгий Николаич, вы женаты?
– Я холостой и все аборты от этого. По-другому не бывает.
– А как давно вы заболели?
– Меньше, чем за год скрутило. В лёгких одни дыры, желудок, кишечник как у вяленой рыбы, считай, что нет.
– Хорошо, а как же вы питаетесь? Еда куда девается?
– Прямо в животе лежит и гниёт. В туалет схожу, часть вывалится, а остальное разлагается и образуется трупный яд.
– Если бы всё было так, вы б давно умерли. Люди не живут без внутренностей.
– Я живу только за счёт внутреннего электричества. Как отключат, так всё, сразу кирдык.
– То есть в вас кто-то искусственно поддерживает жизнь, правильно?
– Ну да, да. Это и так ясно.
– А кто, не знаете?
– Всё, я ничего не говорил и ничего не знаю. Проехали. Просто помогите мне! Я ничего не пожалею! От матери остались золотые сережки и кулон, поехали сейчас ко мне я вам отдам!
– Спасибо, конечно, но мы вам бесплатно поможем. Поедем в больницу, Георгий Николаич.
– Значит добить хотите?
– Вам же сказали, вам помогут.
– Хотели бы помочь, взяли бы золото…
В конце концов мы благополучно увезли Георгия Николаевича в психиатрический стационар с дежурным диагнозом «Депрессивно-бредовый синдром Котара». При этом больной убеждён в том, что внутри у него всё сгнило, а сам он ходячий мертвец. Да, именно в буквальном смысле, безо всяких иносказаний.
Хотя, признаться честно, симптоматика тут «кака-то не така». Дело в том, что у Георгия Николаевича были признаки шизофреноподобного расстройства. В частности, имелось нечто очень похожее на синдром Кандинского-Клерамбо или по-другому синдром психического автоматизма. Об этом говорила убеждённость в воздействии извне: кто-то искусственно поддерживает в нём жизнедеятельность. Ну и кроме того, он ярко показал паралогичность мышления. Думаю, вы заметили странное умозаключение о холостячестве, влекущем за собой массовые прерывания беременности.
Но это всего лишь мои рассуждалки с предполагалками. А что будет дальше, как трансформируется диагноз, покажет время.
Далее мы получили вызов на психоз к молодой двадцатипятилетней женщине.
Из-за двери квартиры раздавались детский плач и непонятные женские крики, будто одна скандалила, а другая успокаивала.
Открыла нам всклокоченная женщина средних лет:
– Я не знаю, что делать, она с ума сошла! Господи, ведь всё было хорошо…
– Что именно случилось?
– Три дня назад дочь привезли из роддома. Мы заметили, что у неё какие-то странности появились, но думали адаптируется, пройдёт. А сегодня только хуже. Её, наверно, там чем-то накололи! Всегда была нормальная девчонка, с головой всё в порядке, умная, образованная. И вдруг стала дура настоящая!
– Что с ней происходит?
– Лежит, ничего не понимает, не соображает. Потом что-то найдёт, какая-то вспышка и вообще становится безумная. Я боюсь её к ребёнку подпускать, мало ли что!
Входя в комнату, мы ожидали увидеть больную в психомоторном возбуждении, беспокойную. Но открывшаяся картина оказалась, мягко сказать, неожиданной. Абсолютно обнажённая, она лежала на большой кровати, а её поза выражала нетерпеливую готовность к интимной близости.
– Мария, здравствуйте! Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.
Не меняя позы, она чуть приподняла голову, бросила на нас непонимающий взгляд и ничего не ответила.
– Маша, как вы себя чувствуете? – повторил я вопрос.
Встав на четвереньки и затем сев с поджатыми ногами, она спросила:
– А вы чего, не хотите, что ли? Почему вы на простые вопросы не отвечаете?
– На какие вопросы?
– Я замужем за Егором, и он не чёрт! Не стыдно? Сопли не надо жевать, понятно? Пусть Света придёт, пол вымоет.
– Маша, где вы сейчас находитесь?
– Потом всё скажут. Ну всё, открывайте палату!
Сказав это, Мария встала и с деловитой неспешностью стала снимать постельное бельё. В другой комнате опять заплакал ребёнок, однако никакой реакции не последовало.
– Маша, что вы сейчас делаете?
– Я не буду кесарить, вы чё, дураки, что ли?
Сказав это, она стала надевать на голову наволочку и издавать отрывистые бессмысленные звуки, похожие на рычание.
Одевали Марию долго и трудно, преодолевая ощутимое сопротивление. А куда деваться, ведь не поведёшь же её голой.
У больной приключился послеродовый психоз, весьма редкое психическое расстройство, возникающее, как правило, в первые шесть недель после родов. В пользу этого диагноза свидетельствовала полнейшая дезориентированность, она совершенно не понимала, где находится и что с ней происходит.
И опять же в данном случае психоз не был классическим, какой описывается в учебной литературе. В частности, Мария не проявляла ни малейшего волнения за ребёнка, да и вообще им не интересовалась. Но, как бы то ни было, прогноз в таких случаях благоприятный. Будем надеяться, что всё придёт в норму.
В психиатрической больнице нам пришлось задержаться надолго. Нет, мы не легли туда за компанию с Машей. Просто в приёмнике образовалась приличная очередь. Впереди нас были три бригады районных «скорых», приехавших с пациентами. На очереди мы попадаем редко, но метко и ничего с этим не поделаешь.
Наше скоропомощное руководство неоднократно озвучивало свою позицию по этой проблеме. По их убеждению, если ожидание в приёмнике затягивается более чем на пятнадцать минут, нужно вписать в карту фамилию дежурного врача, оставить больного и уехать. Только это требование, культурно выражаясь, неумное и невыполнимое.
Ждать пришлось больше часа. Самое интересное, что всем трём бригадам дали от ворот поворот, в смысле не приняли у них пациентов. Однако упрекать районных коллег в бестолковости, дескать везут и сами не знают зачем, у меня язык не повернётся. Всё дело в том, что в районах нет психиатрических бригад, да что там говорить, если даже врачебных общепрофильных раз два и обчёлся. Коллеги мало знакомы с практической психиатрией, да и соответствующих прав у них нет, к примеру на недобровольную госпитализацию и постановку соответствующего диагноза. И к сожалению, решения этой проблемы в ближайшем будущем не предвидится.
После освобождения позвали нас отобедать, ну а мы без ложной скромности согласились. На кухне я подсел за стол к двум девушкам из диспетчерской, фельдшерам по приёму вызовов. Они совмещали приятное с приятным: аппетитно ели и смачно кого-то ругали, употребляя выражения отнюдь не парламентские.
– Кого вы так ласково? – поинтересовался я.
– Идиотов, – ответила одна.
– Совсем тупых, – добавила другая. – Звонят: «А нам «скорая» нужна!». Спрашиваешь, что случилось – двух слов связать не могут. Начинаешь подробности выяснять – психуют, типа хватит болтать, приезжайте, сами увидите. Объясняешь, что мы не из любопытства спрашиваем, а чтоб знать, какую бригаду направить – обвиняют в хамстве. Уж даже свой адрес и то не могут толком назвать! Ладно бы старики, но ведь и молодые такие!
– Девушки, нужно принять как данность: народ умственно деградирует, – ответил я. – Они думают, что мы все здесь обязаны уметь читать чужие мысли. Достаточно сказать: «Алло!» и сразу все всё поймут. Хотя там и думать-то нечем…
Послеобеденный отдых вышел каким-то парадоксальным: достаточно долгим, более двух часов, и вместе с тем до обидного скоротечным. Повторно испив чайку, отправились мы на автовокзал к нетрезвому мужчине пятидесяти под вопросом лет, у которого приключился психоз. Определённой частью тела я сразу почуял, что нет там ничего серьёзного, однако чуйку к делу не пришьёшь и вызов не аннулируешь.
Виновником торжества оказался наш старый знакомый Миша Лопатин, тридцати с хвостиком лет отроду. Хотя да, внешне он выглядит на все пятьдесят, если не старше. Миша инвалид детства, у него умеренная умственная отсталость на фоне органического поражения головного мозга.
Однако это ещё не всё. Вдобавок ко всему он алкоголик, садист и извращенец. Простите за столь грубую характеристику, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Живёт в частном доме с мамой, которая тоже психически нездорова и множеством собак.
Миша очень любит животных, но не так, как все нормальные люди, а в интимном плане. Вдаваться в детали не стану, ибо сие настолько мерзко, что всё внутри восстаёт, создавая непреодолимый барьер. Несколько лет назад, когда об этом стало известно правоохранителям, его поместили на принудительное лечение в психиатрический стационар, а собак изъяли.
Наш главный герой сидел в тесном служебном помещении под надзором двух охранников и скривив толстые губы, самозабвенно ревел. Здесь поясню, что у Миши есть только два эмоциональных состояния: благодушная радость и горькие слёзы, безо всякой золотой середины.
– Что случилось? – спросил я.
– Ко всем приставал, денег просил, потом без билета сел в автобус, хотел в <Название райцентра> уехать, – объяснил один из охранников.
– У него документы при себе есть?
– Ничего нет.
При виде нас, Миша мгновенно преобразился, расплылся в улыбке и свисавшие из его носа сопли, радостно засверкали.
– Привет, Михаил, ты чего здесь делаешь?
– Меня привели, вот они! – указал он на охранников. – Я их не люблю, я с ними не разговариваю!
– Очень жаль, а ведь они так хотели быть любимыми… – грустно заметил фельдшер Герман.
– Зачем ты хотел ехать в <Название райцентра>? – спросил я.
– К тёте Лиде, я у неё жить буду.
– А что, дома тебе не нравится?
– Мне в итэнате не навится.
– Погоди, так ты сейчас в интернате живёшь, не дома?
– Да, да. Дома нет.
– В каком интернате-то?
– На <Название улицы>.
– Так ты оттуда убежал, что ли?
– Меня пустила моя любовь, Галя! Я ей подарки куплю! Моя любовь!
– Молодец. А где уж ты выпить-то успел?
– Гыыы хахаха! Я купил и выпил, а как же? Вот столько купил и выпил!
– Эх, завидую я тебе! Ладно, Миш, у тёти Лиды в другой раз побываешь. А сейчас поехали в интернат.
Вообще, возвращать больных в интернат мы не должны, такие перевозки не оплачиваются. Но Михаила оставлять на месте было нельзя, иначе он продолжил бы колобродить, давая поводы для повторных вызовов.
Теперь что касается его диагноза. По современной классификации, умственная отсталость делится на четыре степени: лёгкая, умеренная, тяжёлая и глубокая. У Михаила она умеренная, что по прежней классификации являлось имбецильностью, находившейся посередине между дебильностью и идиотией.
Такие люди необучаемы даже в условиях коррекционной школы, хотя им можно привить элементарные трудовые навыки. Ну и понятно, что ни о каком восстановлении и излечении здесь речь не идёт.
Освободившись, поехали к избитой женщине сорока пяти лет. Путь наш лежал в самую безобразную городскую общагу, о которой я раньше многократно рассказывал.
Всё было, как всегда, традиционно: тошнотворная вонь канализацией, шум скандала где-то наверху, детские голоса и топот. Войдя в широко распахнутую дверь нужной комнаты, мы увидели интригующую сцену. Перед сидевшей на кровати худенькой блондинкой с разбитым лицом, на коленях стояла коротко стриженная коренастая брюнетка и вымаливала прощение.
– Здравствуйте! Что тут такое? – спросил я.
– Всё нааармуль, командир! – ответила брюнетка низким голосом с блатными нотками. – Ну бывает, ё, чё такого? Мы меж собой чутка поругались и уже помирились.
– Ваша ругань нам неинтересна. Медицинская помощь нужна? – спросил я блондинку.
– Я говорю, всё нормально, не надо ничего! – раздражённо рявкнула брюнетка. – Ща я ей холод приложу и всё пройдёт!
– Уважаемая, а вообще-то не тебя спрашивают! – сказал Герман. – Ну–ка выйди отсюда!
– А <фигли> мне уходить, я здесь живу! Ты чё, санитар <грёбаный>, попутал, что ли? – окончательно раздухарилась она.
– Хорошо, как скажешь, – ответил я. – Значит сейчас поедешь в отдел полиции, а завтра – на сутки.
– Рита, пошла ты в <…>! – не выдержав, крикнула блондинка. – Манатки свои забирай и вали! Достала ты уже! Я сама сейчас ментов вызову!
Как ни странно, но брюнетка послушалась. Правда, без вещей, с пустыми руками ушла.
Пострадавшая была побита основательно, видать темпераментная Рита от души постаралась. Нос ей не просто сломала, а буквально набок своротила, заодно и сотрясение головного мозга добавила. Так что дело закончилось стационаром.
Тут и ежу понятно, что между дамами были нетрадиционные отношения. Вот только я категорически не желаю их ворошить и рассуждать на эту тему. Ибо противно.
Следующий вызов получили к мужчине пятидесяти одного года с термическими ожогами лица, груди и живота.
Из супруги пострадавшего, словно мощный гейзер, хлестала эмоциональная смесь злости, испуга и горя:
– Он пельмени жарил и на себя опрокинул, всего себя сжёг! – выпалила она прямо с порога. – Проходите скорей, а то ещё умрёт от боли! Измучил совсем, как выпьет, так начинает черт-те что творить!
Осмысление сказанного и выяснение подробностей мы отложили на потом и сразу прошли к пострадавшему.
Выглядел он так, будто вместо женщины из русского селенья, сам в горящую избу вошёл и нескоро оттуда вышел. Реальная картина полностью соответствовала написанному в карте вызова: лицо, грудь и живот были действительно обожжены, причём серьёзно. К оказанию помощи приступили сразу, без лишних вопросов, ведь в таких случаях пофигизм неуместен и может быстро обернуться трагедией.
Любопытство меня прям-таки раздирало и грызло и потому решил во что бы то ни стало выяснить обстоятельства сего непонятного инцидента:
– Как же он так умудрился обжечься? – спросил я у супруги. – Ну ладно грудь и живот, а лицо-то как? Прямо в сковороду, что ли, ткнулся?
– Нет, он в большую сковороду все пельмени высыпал, маслом залил прямо до краёв и на сильный огонь поставил. Я его ругать начала, а он: ты ни …рена не понимаешь, ща я всё как надо сделаю! Ага, сделал. Масло вспыхнуло, он сковороду схватил и под кран, а оно кааак полыхнёт в лицо! Его мотнуло и всё на себя вывалил. Не знаю, как я догадалась, принесла одеяло, всё затушила. А если бы он один был? Сам бы сгорел и квартиру сжёг! Правильно, пьянка до добра не доводит…
Состояние пострадавшего улучшилось, но всё равно ему предстоит долгое леченье с мученьями. Что тут комментировать? Его жена сделала правильный вывод. Ну а от себя могу добавить лишь одно: если уж выпил, веди себя спокойно и не ищи приключений. А то ведь непременно найдёшь, причём столько, что за всю жизнь не расхлебаешь.
Вот и завершилась моя смена. А на следующий день, невзирая на возражения супруги, отправился я на дачу и в лес. Много раз говорил, что терпеть не могу позднюю осень, она у меня с угасанием жизни ассоциируется. Но в лесу, пусть голом и сумрачном, всё равно прекрасно, чувствуешь себя в своей родной стихии. Лешиё повёл себя гостеприимно, позволил почти целое ведёрко грибов набрать: фламмулины, рядовок фиолетовых, говорушек дымчатых и извините за выражение, гигрофоров с плютеями. Но на этом я лесной сезон не закончил. Пользуясь относительно тёплой погодой, собираюсь побить свой рекорд и походить хотя бы до двадцатых чисел ноября. Нет, не из-за жадности до грибов, а исключительно из спортивного, так сказать, интереса!
Все имена и фамилии изменены
автор канал на дзене - #УжасноЗлойДоктор
Следующая публикация
Комментарии 2