Предыдущая публикация
РОКОВОЙ ИСХОД
Под утро сквозь сон услышал шум отъезжавшей машины. Украли, мелькнула мысль. Мгновенно проснувшись, ринулся головой в проём палатки. В белёсом тумане, плывшем с озера, увидел лишь задние фары старенького «козлика». Вот и они исчезли.
– Стой, стой! – бессмысленно заорал я. Из соседних палаток послышались голоса. Показались взлохмаченные мужские и женские головы.
– Что случилось, начальник? Ты кому так кричал? – промолвила каштановая женская голова в газетных папильотках.
– Где Оля? Проверь её мешок.
– Спохватился. Она и удрала, наша Оля. Я ж тебя предупреждала. Мягче надо, уговором, а ты грозно да криком. Ведь это любовь, начальник. К тому же не простая, а страстная, азиатская. Здесь хоть Китайскую стену ставь, баба всё равно перепрыгнет. Да ты не волнуйся. Она через недельку вернётся.
Ирина закурила длинную папиросу.
– Я знаю таких, сама такая. Примчится как миленькая, сытая, покорная и печальная.
Из палаток повылезли остальные члены небольшой геологической партии.
– Когда ж она успела, – вслух рассуждал я, находясь в бешенстве, – ведь мы только чуть больше двух недель здесь. Ну не ожидал. А ты чего смотрел? – набросился я на шофёра. – Клопа всё давишь, вещи разбросал. Как она могла взять ключи? Что молчишь?
Молодой парень виновато моргал ресницами.
– А чё я мог? – он развёл руки. – Она повечеру сказала, что поутру надо в город на почту и за продуктами. Она, мол, сама справится. С вашего разрешения, сказала.
Я только заскрипел зубами.
Геологическая партия двигалась в Туркмению двумя колоннами. Два стареньких «козла», вещи и оборудование в сопровождении шофёров шли железнодорожной платформой до Баку. Туда же поездом, весело и шумно, ехало шестеро участников необычайного среднеазиатского маршрута. Два геолога и четыре химика. Далее из Баку в Красноводск – пароходом.
Впервые под моим началом собрались одни женщины. Даже второй геолог – тоже женщина. Я, естественно, предвидел некую социальную напряжённость и приглядывался к своему заместителю ещё в Москве. Миловидная, стройная женщина с длинной косой волос цвета спелой пшеницы выделялась характером. В компаниях, на воскресниках, на юбилеях я поражался её экзальтированности. Быстро и неожиданно Оля входила в восторженно-возбуждённое состояние. Казалось бы, возраст, 27 лет, говорил о немалом женском опыте и, как следствие, терпеливости и сдержанности. Однако что-то задержалось в развитии, и Оля осталась восторженным, моментально воспламеняющимся человеком. Все люди казались ей гениями или злодеями, а каждое событие – таинством. Проходило короткое время, и Оля уже не замечала гениев и таинств. Возникали новые…
На вокзале во время трогательного прощания я краем глаза заметил, как Оля повисла на шее рослого лысого ушастого парня и что-то шептала ему на ухо. Рядом на руке мужа висела четырёхлетняя дочка. Копия мама. Она что-то беспрерывно щебетала. Муж смущённо озирался, не понимая вокзальных нежностей жены, с которой привычно прощался, провожая в очередную командировку. Он дарил поцелуи в район ушка и одновременно нежно пододвигал жену к поезду.
Берега Туркмении встретили прекрасной, нежаркой погодой. Дух захватывало даже у меня, бывалого начальника партии. Ей-ей, я чувствовал себя Пржевальским и Семёновым-Тян-Шанским одновременно. Старенькие «козлики», преодолевая высокое каменистое плато, пески Каракумов и многочисленные перевалы в снежных горных хребтах, должны были посетить нефтяные и угольные месторождения регионов вплоть до Иссык-Куля. Крайне важно было отобрать пробы подземных вод из нефтяных скважин и угольных шахт для строительства развитого социализма в СССР. Отводилось три месяца на эти грандиозные по бесцельности «исследования».
Геопробег начался в самом конце апреля.
Поразительны по весне зелёные каменистые степи и солончаковые впадины, сливающиеся на горизонте с глубоким голубым небом. Они необычайно пустынны и молчаливы. Ни птичьего щебета, ни крика, ни писка земных существ. Но вдруг замечаешь, как степь оживает и даже движется. Приближаясь, видишь колеблющийся ковёр из спин тысяч овец, одиноко куда-то бредущих. Вот из-за бархана появляется человек в большой лохматой овечьей шапке, верхом на верблюде, рядом трусит лохматая собака. И то, и другое, и третье движется в полном молчании, степенно, независимо, само по себе. Необыкновенно спокойно на душе.
В 20 километрах от Ашхабада на берегу большого искусственного озера обустроили первую базу, развернули химическую лабораторию, и вскоре начались маршруты по скважинам. Есть в Туркмении совершенно необыкновенный уголок земли. Ближе к границе с Ираном вдоль берега Каспийского моря расположен таинственный Гасан-Кулийский заповедник. Закрытая пограничная зона. Закрытая по экологическим соображениям. Здесь природа сотворила чудо. Порожистые, по весне многоводные реки Атрек и Горган, прорвавшись меж гигантских хребтов Копетдага и Эльбурса, поят влагой огромную приморскую низменность. И возникают среди жаркой сухой пустыни необычайные субтропики. А по осени и весне устья Атрека и Горгана заполнялись огромными косяками осетровых, истекавших чёрной икрой. Рай земной. И слава богу, закрытый от людской жадности.
К тому же историческое место. Все азиатские сатрапы стремились овладеть этим раем. Маргианские, парфянские, мидийские, персидские. И, конечно, не обошёл его вниманием Александр Македонский. Так и кажется, что вот на этой скале, к которой кто-то из геологов прислонился, стоял великий грек, вглядываясь в бешеный вал каспийских волн.
Именно здесь, в зелёном раю, начались поистине драматические события. Столь же древние, как и современные. Возникла великая любовь. Роковая…
Но всё по порядку.
Необходимо было посетить городки в заповеднике, Гасан-Кули и Кизыл-Атрек, для получения согласия тамошних погранзастав на посещение нефтяных скважин, находящихся в пограничной зоне. Ну и, естественно, представиться местным властям. Мало ли что может понадобиться, и тут без местных царьков не обойдёшься. А уж в Средней Азии – тем более.
Выехали рано утром. Я, Оля и шофёр. Дорога петляла вдоль древнего русла Амударьи. Потом запылили по плоской степи вдоль границы с Ираном. Добрались до Кизыл-Баира, и вскоре перед нами предстала чистенькая озеленённая территория погранзаставы в Кизыл-Атреке. Формальности прошли быстро и запылили дальше, в Гасан-Кули. Уже под вечер добрались до городка.
Нас ждали. Не каждый день в забытый богом туркменский посёлок приезжают столичные гости. Молоденький лейтенант, не сводя глаз с Оли, пояснил, что везёт нас в загородный дом директора ковроткацкой фабрики. Подъехали к небольшому двухэтажному дому. У крыльца встречали две женщины с молитвенно сложенными на груди руками, повторявшие одну и ту же непонятную фразу:
– Салям, ешули. Салям, ешули…
– Они говорят, – перевёл лейтенант, – что, мол, приветствуем вас, почтеннейшие.
Я пропустил почтеннейшую Олю вперёд. Открылась дверь, и на пороге показался молодой мужчина в цветастом туркменском халате. В нём удивительным и самым красивым образом соединялись черты азиата и европейца. Высокий, плотного и крепкого телосложения, с продолговатым смуглым лицом, орлиным носом – и одновременно белокурый со светлыми глазами. Все заметили, как вздрогнула Оля. Остановилась, буквально остолбенела на мгновение, явно поражённая удивительной красотой мужчины.
«Вот и новый гений для Оленьки», – мелькнула мысль в моём сознании.
– Проходите, проходите, – на чистом русском сказал мужчина. Смущённая улыбка освещала смуглое лицо. Наше недоумение было настолько ожидаемым и привычным для него, что он расхохотался. Уже не смущаясь. – Я шесть лет прожил в Москве. Окончил Институт лёгкой промышленности. Здесь вот и художник, и технолог на ковровой фабрике. Меня зовут Кемаль Хосроев.
Он почтительно представил ещё двоих полных пожилых мужчин – директора фабрики и председателя коневодческого совхоза. Так что интеллигенция и администрация городка были налицо.
После привычных цветастых приветствий наступило молчание. Кемаль постарался завладеть разговором. Того требовали восточные традиции. Гости поначалу отвечали односложно, поражённые обилием и красотой непонятных блюд. Я бывал на Кавказе, и красивый стол вызывал во мне страсть не меньшую, нежели музыка слаженного симфонического оркестра.
После приветствий и омовения рук приступили к чревоугодию.
Кемаль говорил медленно, цветасто, всё больше обращаясь к Оле. Я молча слушал и усердно ел, запивая чалом (напиток из верблюжьего молока), не забывая и водку. Городская интеллигенция тоже молча вкушала яства и напитки, приглядывалась к гостям. Потом, правда, разговорились. О погоде в Москве и на общие политические темы.
Кемаль вскоре не стесняясь подсел к Оле. Он наклонился к ней и о чём-то тихо заговорил, дабы не мешать беседе солидных мужчин. Хозяин явно всё более и более увлекался миловидной москвичкой. Вскоре я услышал обрывки знакомых фраз. Гумилёв… тюркюты… скучно здесь… одиноко…
Первые минуты Оля чувствовала себя скованно. Она не знала, как вести себя. Солидные мужчины за столом не обращали на неё внимания. Другое дело Кемаль. Его рассказы о предках-кочевниках, откровенные взгляды, яркая мужская красота, красивая еда и сладкое терпкое вино – всё вместе потихоньку возбуждало женское любопытство. Глаза женщины характерно засверкали.
Меж тем я, немало откушав, заговорил об империи сельджуков, о возникновении турецкого и азербайджанского народов и о многом, многом другом. В какие-то минуты пустого славословия замечал горевшие Олины глаза, её мимолётный взгляд, как стрела пронзавший белокурого туркмена. Замечал и то, как долго порой Кемаль не отводил взгляда, ловя Олины взоры…
Два пожилых туркмена скалили зубы, кивали головами, немногословно отвечали и ещё меньше ели. Через час они встали, степенно отблагодарили и, попрощавшись, ушли. За столом осталось трое. Климат значительно потеплел. Кемаль подливал сладкое красное вино. С тоской вспоминал Москву. И, уже не смущаясь, пристально глядя, ловил взоры женщины. Оля почему-то замолчала, маленькими глотками опустошая бокал за бокалом…
– Послушайте, хотите пройтись на конезавод? – вдруг спросил Кемаль. – Это здесь невдалеке, сейчас как раз пригнали табун и началась вечерняя кормёжка. Уверен, что никогда не видели нашу породу лошадей. Все знают об ахалтекинцах, а ведь есть ещё не менее древняя порода иомудских лошадей. Красавцы и очень добрые… Пойдёмте.
Он уже обращался только к Оле. Нежно, просительно, слегка дотрагиваясь до пальцев. Будучи полупьяным, я всё же смог невольно отметить, как они задрожали. Мной овладела сытая лень. Хотелось побыть одному. Притворился уставшим и, проводив взглядом удалявшуюся пару, вышел во двор.
Солнце почти зашло. Лишь огромная кроваво-красная половинка озаряла степь. Было необыкновенно хорошо, спокойно, безмятежно. Ветер утих, и вокруг сгущались тишина и темнота. Присев в кресло на веранде, закурил. Наступило оцепенение. Силы вдруг покинули меня. Постепенно неземное наслаждение наполняло душу, лишая мышцы энергии. И настолько лишило, что не помнил, как добрался до постели.
Проснулся от возни в комнате. Маленький чёрный котёнок носился по полу за длинной ниткой, кувыркаясь и подпрыгивая. Долго наблюдал одним глазом. Когда котёнок повис, ухватившись за край скатерти, я расхохотался и проснулся окончательно. Было очень рано. Но я больше всего любил ездить свежим солнечным утром.
Завтракал в одиночестве. Затем вышел из дома, погулял, и только тогда мелькнула мысль, что пора будить и Олю. В этот момент увидел подъезжавшую к дому легковую машину, та остановилась в нескольких сотнях метров. Открылась дверь, и вышла женщина. Увидав меня, остановилась. Потом решительно направилась к дому. Тут я и узнал в женщине свою Олю.
«Ни фига себе, поворот событий», – мелькнуло в голове. Повернуться и уйти было неловко. Я стоял, поджидая коллегу.
– Привет, начальник, – бодро и с вызовом произнесла Оля. Она смотрела пристально, как будто что-то искала в моих глазах. То ли осуждения, то ли одобрительной зависти.
А мне было неловко. Моментально вспомнились сцена прощания на Курском вокзале и ушастый муж…
– Ты завтракала?
– Нет, не успела, – при этих словах она покраснела.
– Пойди. Там на столе тётки всё приготовили.
Через полчаса, снабжённые заботливыми хозяйками заквашенным чалом в трёхлитровой банке и большим свёртком с горячими гутабами (пирожки с луком), геологи выехали в обратную дорогу.
На следующий день прибыли в лагерь. Я молчал. Нет, не потому, что осуждал. «Какое моё дело! – думал изредка. – Взрослая женщина, и вправе всё решать сама». Просто возникла неловкость. Оля это понимала. И тоже молчала.
Дела закружили голову. Машин всего две. Скважин много, и приходилось корпеть над маршрутами, чтобы оптимально объехать все при минимальных затратах бензина и времени. Мы с Олей мотались изо дня в день по скважинам, отбирая пробы воды. За день пробегали сотни километров. Виделись очень редко. Второй геолог Ира и её девочки не покладая рук делали анализы химического состава проб. В общем, работа кипела.
В один из приездов, вечерком после ужина, когда мы с Ирой присели покурить, она вдруг спросила:
– Начальник, а что, этот туркмен так неотразим? Ты как мужик скажи.
Я моментально понял, что Олины чувства не остыли. Наоборот. Переливаются через край и уже достигли ушей Иры, возможно, и других девчонок.
– Ира! Мы с тобой уже достаточно взрослые люди. Ну, в поле всякое бывает. Как в песне! Буря налетает – разум пропадает. Ты ей объясни как женщина женщине. Ей же через месяц с небольшим возвращаться к мужу, к маленькому ребёнку, к поездке на Кубу. Пора бы уже всё забыть.
– Да не может она, понимаешь. По ночам слышу, как плачет. Да не просто, а рыдает, закусив руку. Чуть ли не катается. Ты посмотри на неё, одни глазищи остались. Не жрёт ведь ничего.
– Может, совесть замучила. Как ты думаешь?
– Да нет, не похоже, – мечтательно произнесла Ирочка. – Прямо позавидуешь. Я так никого не любила.
– Ну ладно, давай по мешкам. Очень устал. Скоро перебазируемся. Ты давай увещевай её. Постоянно говори о муже, ребёнке, Кубе, пляжах, океане, о парусных прогулках. Ну, ты лучше меня знаешь, о чём говорить.
– Может, и ты поговоришь. Она с большим уважением к тебе.
– Да не знаю, о чём говорить. Ну, переспала – и всё. Что тут особенного.
– О господи! Какие вы, мужики, дураки. Ни черта вы не понимаете. Это вы пересыпаете, а мы любим, страдаем, мучаемся… Ты всё же попробуй.
На следующий день и попробовал. Ничего хорошего не вышло. Сначала что-то нудно говорил о семье, о полевой жизни, даже пробовал шутить, обняв за плечи. Она отмалчивалась. Потом вдруг сказала:
– Отпусти меня на несколько дней. В последний раз увижу. Отмучаюсь, отлюблю. Отпусти!
Я вспылил и резко ответил, что график работ очень плотный, что нет времени.
– Не дури, Оля! Приди в себя. Ты и так натворила кучу глупостей. Теперь весь институт будет шептаться. Нет и ещё раз нет. Всё!
И отправился к себе в палатку. Сон не шел. Честно говоря, я понимал её. Завидовал. С тем и уснул.
А наутро она удрала.
Оля появилась через неделю. Внешне спокойная. Печально улыбавшаяся. Девчонки встретили как героиню. Ну, прямо как Жанну д’Арк. Напекли, наготовили. Мужиков, то бишь начальника и шофёров, не пригласили. Уселись поодаль от базы на бережку озера. Долго мужики слышали их восторженные вопли, крики. Потом песни под гитару.
С этим я и уснул, успокоенный. Слава богу, всё прошло. И машина цела. Время – оно лучший лекарь. Так мне казалось.
Оставался ещё один туркменский маршрут – на север, в район Жетыбая и Узеня. Самый тяжёлый, через пески и барханы. Машины отвели в мастерские, а сами вплотную камералили, накопилось много проб. Прошло двое суток, и наступил воистину роковой день.
Выйдя поутру из палатки, я уткнулся в записочку, приколотую к пологу. «Пойми и извини. Буду через два дня. Приезжал Хосроев. Оля».
В остолбенении оглянулся и увидел четыре пары глаз, с интересом взиравших на меня. Чертыхнулся и побрёл в поварскую палатку. Через минуту молча пришли все остальные. Молча завтракали. Потом я распорядился о графике дня и, не глядя ни на кого, отправился к себе. Пролетело два часа. Солнце вовсю пекло, вышел окунуться в горячие воды озера. Проходя по тропинке меж высоких густых кустов, услышал приглушённый смех. Знакомые интонации поразили. Осторожно ступая, раздвинул ветки и вновь остолбенел. На песке в тени деревьев лежало четыре тела – двое парней и две моих сотрудницы. Все – в узких плавках. Им было очень весело.
Дикая злоба поразила сознание. Но я взял себя в руки и тихо ушёл в лагерь, забыв о купании.
«Дурной пример заразителен, – мелькала глупая мысль. – Так говорили философы и пожилые женщины. Но я им покажу. Мерзавки!»
Я ударил в небольшую железяку на кухне, созывавшую на трапезы. Вскоре пришли все, исключая Олю.
– Дорогие мои сотрудницы. Я многое предвидел. Но такого, видит бог, не ожидал. Партия превратилась в передвижную сексуальную труппу, обслуживающую местное население. Здесь всё пропитано феромонами. Пора кончать, ибо это опасно во всех отношениях. Завтра уезжаем на восток. Жетыбай и Узень отменяются. Оля, если в течение трёх суток не догонит нас на автобусах, отправляется в Москву с моим жёстким предписанием. Отныне если замечу в рабочее время ваше отсутствие – исключу эти дни из зарплаты и полевого довольствия. Всё! До свидания.
И запылили старенькие «козлики» на восток, всё дальше и дальше забираясь вглубь Центральной Азии. Мелькали древние города, названия которых вызывали в памяти древние ханства, жестоких сатрапов, бесконечные войны. Проплывали в солнечном аду прекрасные мавзолеи, дворцы, восточные базары, мужчины в цветастых халатах и пугливые женщины под чёрной паранджой. Чарджоу, Бухара, Ташкент, Коканд, Андижан, Фергана… Города мелькали, словно в красочном калейдоскопе. Москвичи растекались по азиатским просторам, отбирая то тут, то там по капельке подземные воды из глубоких недр. Собирались под Ташкентом и вновь разъезжались. Время спаяло партию, сцементировало. Всё лишнее, наносное попросту забылось.
Забылось и туркменское происшествие. Оля догнала партию и молча, словно ничего не случилось, влилась в работу. Лишь однажды прошлое напомнило о себе. Как-то, приехав на базу ранним утром, бросив все дела, я помчался на почту. Бывает такое у путешествующих. Вдруг до боли в костях хочется услышать родные голоса – жены, сыновей. Голоса ведь надолго западают в душу и очень помогают в нелёгкой походной жизни…
Бесшумно открыл дверь почтового отделения. В маленьком зале, залитом солнцем, никого не было. Лишь в окне торчала кудрявая голова девушки-телефонистки. Вошёл и вдруг услышал Олин голос. Он раздавался из приоткрытой двери телефонной кабинки. Приглушённый, рыдающий голос.
– Погоди, Борис, послушай меня. Может, так получится, что тебе придётся одному вылететь на Кубу, а я потом. Немного позже. Ну, знаешь, работы много, и мы не успеваем. Оставлять начальника одного неудобно как-то.
Начальник остановился как вкопанный, придерживая дверь, боясь скрипнуть. Ни туда – ни сюда. Оля продолжала с большим надрывом:
– Да нет! Голос у меня нормальный. Я не плачу. Просто дура я у тебя. Жуткая дура. Дура! Дура! Прости меня. Да ничего не случилось. Уверяю тебя. Нет, нет! Никаких других причин, – и совсем уж тихо, в трубку: – Я люблю тебя, дурачок мой лысый. Знай это. Всегда знай, что бы ни произошло.
Я успел выскользнуть и, встав перед почтой, закурил. В это время вышла Оля, слёзы текли по щекам. Она вытирала их ладошками, а они обильными струями орошали щёки, губы, подбородок и капали, капали в придорожную пыль. Увидела и поняла, что я всё слышал.
– Надо было, начальник, – она вплотную приблизилась, и я увидел в глазах тоску, печаль, покорность. – Надо было запереть меня, высечь как сидорову козу. Господи, значит, такая судьба. Ну, будь что будет.
Потом, положив горячую ладошку мне на грудь, добавила:
– Ты не осуждай меня, начальник. Если б знал, как мне муторно. Как будто разрезана наполовину. Голова в Москве, а ноги – в Гасан-Кули.
И медленно двинулась по улице. Я долго стоял, курил. Забыл, зачем появился здесь. Вспомнил, но звонить уже не хотелось. Вдруг у меня такой же рыдающий голос.
Ещё пара недель прошло. В душную ночь, почти под утро, примчался из Ферганы. Оли не было. Днём ранее она выехала в далёкий Таш-Кумыр. Жаркий выдался день. Я всё время мотался по скважинам и уже под вечер решил всё же заночевать на временной базе под Ангреном. Не хотелось оставаться в долине. Надо было срочно доставить химикам под Ташкент очередную партию проб. С превеликим трудом добрались. Жратвы не было в тот вечер. Да и не до неё было. Мы с водителем Алексеем долбанули по полстакана спирта и рухнули. Утром побежали на ручей и долго плескались в холодной кристально чистой воде, пугая осторожную форель.
Вот тогда-то хозяйка и напекла масляных лепёшек. Какое же это удовольствие. Забыв все ночные страхи, наевшись до упора, понеслись в Ташкент. Там меня встретила Ира. Попыхивая длинной папиросой (Ирочке где-то по большому блату доставали давно забытый «Казбек»), жеманно улыбаясь, двигаясь чаще нижней частью полноватого тела, она говорила:
– Господи! Как я в этой деревне соскучилась по тебе, начальник. С моими девками уже надоело о бабском трепаться, а выйти некуда. Ещё, чего доброго, умыкнут.
– Ира! – привычно воскликнул я, воздев руки. – Так это же счастье. Калым отвезу твоей маме, и ей не понадобится пенсия. На всю жизнь хватит. Оля звонила?
– Да! С ней, кажется, проблемы.
– Не шути. Что опять случилось?
– Да пока ничего. Но скоро, возможно, случится. Ну ладно, идите мойтесь, ешьте. Сегодня Марина готовила. Твой борщ, потом поговорим.
Лёгкая тревога возникла в сознании. Но говорить после обеда не пришлось. Срочно поехал в город. Решать проблему с транспортировкой ящиков с пробами в Москву. Потом заехал на базар, купил девчонкам плетёнку сладкой вяленой дыни и лишь потом прикатил на базу. О тревоге напрочь забыл.
Ира сама напомнила поздним вечером, когда мы остались вдвоём. Сидели на веранде. Было тепло и уютно. Сладкое таджикское вино рассеивало дневное напряжение. Вспоминали друзей, Москву, и вдруг Ира произнесла:
– Знаешь, начальник, Ольга-то наша, кажется, залетела.
Я поначалу не врубился.
– Что значит – залетела? Это куда ещё её чёрт занёс?
– Она беременна, понимаешь?
Поначалу это даже развеселило. Потом вспомнил разговор на почте. Почему-то заныло где-то под ложечкой. Слегка. Закурил. Мы замолчали. Разговор уже не клеился. Тревога начала разъедать уют вечера.
– Как же так, – стараясь развеять тревогу, заговорил я. – Её муж ждёт. Им же ехать на Кубу. О чём она думала? Да, с дуба падают листья ясеня… – глубокомысленно изрёк припев известной песни. – Что она собирается делать?
– Избавляться от греха туркменской любви, если это подтвердится, – патетически заметила Ира, попыхивая папироской.
– А когда ж она узнает точно?
– Вот приедет завтра-послезавтра, и пойдём к врачу.
Ни завтра, ни через три дня она не приехала. Дальше всё происходило как в страшном сне. Только на четвёртый день раздался звонок из Таш-Кумыра. Звонил шофёр. Известил, что Оле очень плохо, что она в бреду и что он поместил её в местную больничку. Это застало врасплох. Я решил срочно выехать. Но сначала заглянул в Средазуголь, где постарался решить вопрос о помощи хорошим врачом, если возникнет необходимость, и срочно созвонился с больницей в Таш-Кумыре, чтобы подробнее разузнать о состоянии Оли. Мотался целый день в поисках врача. И лишь наутро, оставив Иру на связи в Ташкенте, помчался на восток республики. Прямого пути не было, кругом горы и крутые перевалы. Только в конце вторых суток добрался до городка.
Поздно добрался. Оли не стало. Она угасла буквально за два-три часа до приезда. Заражение крови. Сепсис. Это известие потрясло меня до основания. Я сидел на завалинке маленькой больнички с грязными, облупленными стенами совершенно растерянный. Рядом, возле машин, толкались два шофёра. О чём-то тихо говорили. Я не знаю, сколько так просидел. Как в столбняке. Очнулся, когда подошёл врач. Подёргал за плечо.
– Вы слышите… Вас к телефону вызывают из Ташкента.
– Примите мои соболезнования, – сказал голос врача, которого я нашёл в Ташкенте, – но мои коллеги ничего не могли поделать. Мне всё рассказали. Ваша сотрудница слишком поздно обратилась. У неё развивалась внематочная беременность. Плод стал гнить. Она успела рассказать врачу, что в последнее время на фоне отсутствия менструаций у неё наблюдались обмороки и резкие колющие боли в области низа брюшины. Очень поздно обратилась. Её уже привезли в больницу в тяжёлом состоянии. Примите ещё раз мои соболезнования.
Голос врача привёл меня в нормальное состояние. Надо было что-то делать.
– Помогите мне вывезти её в Ташкент! – закричал в трубку.
– Да-да. Я сообщу в Средазуголь. Они всё сделают.
Потом был опять Ташкент. Стояла страшная жара. Плавился асфальт. Я встречал на аэродроме Олиного мужа. Тот спрашивал о диагнозе. И постоянно повторял:
– Как же так! Это просто невозможно. Она же совершенно здоровый человек. С чего заражение крови?
Девчонки молчали. А он плакал. Открыто, не стесняясь, размазывая слёзы по щекам. Его успокаивала Ира. Я не мог оставаться с ним наедине. Избегал. Боялся вопросов, не хотел ничего говорить.
Лишь когда отправил цинковый гроб и мужа в Москву, наступило оцепенение. Все сидели на веранде. Ужинали. Устроили что-то вроде поминок. Но ни пить, ни есть, ни говорить не хотелось. Девчонки убрали со стола. Помыкались, повертелись и тихо ушли в свои комнаты. Напротив привычно дымила Ира. И вдруг оцепеневшая память выдала мне давнишнюю картину. Очень ясную. Нет, нет… не туркменскую.
Я вспомнил, как когда-то Оля со слезами на глазах прочитала, обращаясь в тёмное окно, буквально как заклинание, стихи Льва Гумилёва:
Земная слава – как дым.
Земная слава – живым.
А мёртвым – чёрная высь,
Где тесным кругом сплелись,
Верша земные дела,
Созвездья добра и зла.
И, хлопнув дверью, резко вышла, словно протестуя против чего-то.
Прошло двадцать лет. Много событий пронеслось с той поры. Как-то раз пересеклись мои дороги с Ирой. В Москве. Встретились, обнялись. Зашли в кафе. Чистенько, красиво и вкусно. Долго сидели, вспоминали советскую жизнь. Смеялись громко, от души. И, уже прощаясь, Ира вдруг сказала:
– Ты помнишь Олю? Тут недавно случайно встретилась с её дочерью. Так вот она поведала мне, что кто-то посещает могилу её мамы на Востряковском кладбище. Она находит там большие букеты прекрасных роз. И, что самое странное, их не воруют, как обычно. И они очень долго не вянут… Ты понимаешь, начальник, – Ира болезненно скривилась, – как он её любил, как до сих пор помнит! Ведь прошло двадцать лет. А я вот прожила жизнь бобылём, никому не нужной. Зачем мне такая жизнь?
Я с жалостью посмотрел на постаревшую женщину.
– Давай ещё по одной, Ирочка. Давай. На посошок!
Леонид РОХЛИН,
г. Волоколамск, Московская область
#АвторскиеРассказы
Следующая публикация
Комментарии 4