Нас с друганом Колькой оставили после уроков — парты отдраивать. Всё Колька-дурень: «морской бой, морской бой...» На первом уроке ещё листочками пользовались, на последнем на столешницу перешли. А тут Ларисмитревна присекла. Вёдра-тряпки всучила, сама в учительскую двинула:
— Приду, проверю...
За окнами темень, ни фига не видать: мы ж во вторую смену учимся. Ветер мокрый снег по стёклам размазывает, деревья по стенам скребут.
Вокруг тишина, как на кладбище. Кажется, откроешь дверь, а там нет никакой школы: ни коридора, ни кабинетов. Только чернота, а в ней могильные плиты белеют. И мертвяки к нам волочатся, надгробия свои тащат: почистите, мол, Миша с Колей, с партами заодно, в долгу не останемся, зубами золотыми оплатим, эвона сколько их у нас...
— Слышишь?! — прошипел Колька прямо в ухо.
Так неожиданно, что я вздрогнул. Всё воображение моё неуёмное, как мама говорит, виновато. Напридумывал всякого, сам себя напугал.
— Чего «слышишь»? — спрашиваю у Кольки. — Ничего не слышу.
— Ты локаторы-то раскрой... Вот, опять! Стучат чем-то...
Я прислушался — и правда. «Тук-тук, тук-тук», потом пауза, и опять: «тук-тук, тук-тук».
— На карандаш похоже. Ларисмитревна так по столу стучит, когда тетради проверяет...
— Так это Баранов, наверное. Он же в соседнем классе стенгазету лепит. Не получается у очкарика, вот и стучит, нервничает.
Колька вроде угомонился, а потом глаза округлил и опять давай шептать. Будто нас в пустой школе подслушают.
— Погоди, Миш, ты ж у нас недавно. И про точилку ничего не знаешь, так? Та-а-ак. Ну-к, садись и слушай сюда...
— А парты?
— Успеем, я быстро.
И Колька рассказал...
Много лет назад учился в нашей школе пацан. Звали его то ли Федей, то ли Егором, — не суть важно. И была у него дурная привычка — грызть карандаши.
Ну, вроде, привычка как привычка, все грызут. Но этот то ли Федя, то ли Егор будто к чемпионату готовился. За день мог карандашей пять-шесть сточить. И зубы у него подходящие были, прямо как у бобра.
И родители с ним бились, и учителя. Даже одноклассники пытались воспитывать, он же и их карандаши тырил, когда свои стачивал. Всё без толку, только аппетиты пацана росли да росли.
Однажды глянула на него классная и обомлела. Глаза у пацана стали как уголь чёрные. Ни радужки, ни белка, — одна тьма. Видать, грифеля объелся, придурок.
А как-то на перемене заметили одноклассники, что пацан этот сидит, улыбается, и в ухе карандашом ковыряет.
— Ты чего? — спрашивают.
— Глядите, — говорит пацан и суёт новый карандаш в ухо поглубже.
Там минуту что-то жужжит, шуршит, хлюпает. Вынимает пацан карандаш, а тот уже поточенный, да так, что никакая точилка не повторит.
А недобобёр этот ржёт:
— Ещё вот как могу. — И тянет карандаш тупым концом в ноздрю...
— Фу-у-у! — не выдержал я.
Одноклассники тоже так сказали. И перестали с этим Федей-Егором не то, что дружить, но и разговаривать. Замечали, только чтоб «точилкой» лишний раз обозвать. А тому хоть бы хны. Его ж карандаши интересовали, а не люди.
Дальше — хуже.
У классной их на столе стояла точилка, огромная такая, железная, советская. Дашь кому-нибудь по башке, — и кирдык.
Заходит как-то уборщица после уроков в класс и видит: стоит этот пацан у училкиного стола, засунул мизинец в точилку и наяривает, проворачивает. Раз оборот, ещё раз, и ещё раз.
Потом достаёт палец, а пальца и нет почти. Пацан обрубок уборщице показывает и хохочет.
Та поначалу ошалела, а после такого фокуса отмерла, заорала на всю школу и давай оттуда тикать.
Пока её поймали, выпытали, что случилось, выломали дверь, которую пацан шваброй замкнул, Федя этот, который Егор, всего себя и сточил.
— Как это — сточил? — не поверил я.
— А вот так, по самое не балуй. Только стружка человечья и осталась. И с тех пор ходит этот точилка, как стемнеет, по школе и ловит таких, как мы с тобой, опоздунов. Поймает и требует карандаш. А не дашь, схватит за руку, вложит твои пальцы себе в рот, и пока не сточит до плеча, не успокоится.
Колька как раз историю заканчивал, когда дверь распахнулась, долбанула в стену. Так, что извёстка посыпалась. И вопль из тёмного коридора:
— Карандаш! Срочно нужен карандаш!
А следом за воплем влетает Баранов с выпученными глазами.
— Ребзя, выручайте. Карандаш простой нужен, позарез нужен...
Колька шумно выдохнул. Повернулся ко мне, как мел белый:
— Я чуть не описался...
В общем, вытолкали мы Баранова вместе с карандашом. Хорошо, в руке, а не в другом каком месте. И давай надраивать парты с тройным усердием.
#ТимурНигматов
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев