Записки врача-психиатра "скорой" Урожай - хорошо, а здоровье лучше Подработки – дело хорошее, ещё недавно с удовольствием на них ходил. Но с началом дачного и лесного сезонов, стали они для меня костью в горле. Дел миллион, ни конца ни края им невидно, однако нашу скоропомощную администрацию это совершенно не волнует. Они не спрашивают, есть ли возможность, а просто ставят перед фактом: такого-то числа вы дежурите там-то. Вот и в Радоницу лишили меня свободы, снова превратив в кладбищенского доктора. Похоже, что наши областные власти всерьёз озаботилось охраной здоровья граждан. И это правильно, ведь в такие дни на кладбища приходит много пожилых людей. А в этом возрасте здоровье может выкинуть всякие нехорошие фортели, причём внезапно, что называется на ровном месте. Да впрочем и молодые-то ни от чего не застрахованы. Как и в прошлый раз, со мной дежурила Дарья. Только бы не сглазить, но мне очень и очень везёт с фельдшерами. Что на подработках, что в основной смене, все они толковые, знающие, понимающие даже не с полуслова, а вообще без слов. Утро вновь было серым, унылым и холодным. В сравнении с Пасхой, народа было поменьше, но ни о каком запустении речи не шло. Поначалу царило спокойствие, в том смысле, что никто к нам не обращался. Все люди были свеженькими, бодренькими, а главное – трезвенькими. Однако, как подсказывал опыт, такая благодать не могла оставаться вечной. В одиннадцатом часу прилетела первая ласточка, которой оказалась бабушка. Она буквально висела на руках, сопровождавших её мужчины и женщины, едва передвигая ноги. – Что случилось? – спросил я, выйдя из машины. – Не знаю, – ответил мужчина. – Сюда нормально приехала, а потом: «Ой, ой, живот болит!». Мы сами на машине, но не знаем, что с ней делать. Говорят, что возить в больницы может только «скорая». Беспрерывно стонавшую больную уложили на носилки и загрузили в салон. Лицо её было бледным, а на лбу выступили капельки пота. – Что у вас болит? – спросил я. – Живот… Ой, не могу, как больно… – Покажите, где именно. – Везде… – Заболело сразу или постепенно? – Сначала несильно, а потом по-страшному. – Когда последний раз ходили по-большому? – Утром… – Раньше живот болел? – Ну так, не сильно. Н***пу выпью и всё проходит. – Какие у вас хронические болезни? – …Гипертония… И эта, как её, ну когда лёгкие плохо дышат… Забыла… – Бронхит? – Нет… – ХОБЛ? – Да, да. – Инфаркты-инсульты были? – Нет. Мы её быстренько раздели, чтоб сделать ЭКГ. Без неё тут никак не обойтись, это обязательное и абсолютно обоснованное требование стандарта. – Там, наверно, абдоминальный, – предположила Дарья, подразумевая абдоминальную форму инфаркта миокарда. – Да, скорей всего, – согласился я. Однако оба мы оказались неправы. Нет, на кардиограмме были патологические изменения, но об остром коронарном синдроме они не говорили. Живот оказался немного вздутым, болезненным при пальпации в проекции поперечно-ободочной и сигмовидной кишки. Перистальтика выслушивалась хорошая, не вялая, но и не слишком бурная. Симптомов раздражения брюшины не выявил. Артериальное давление было незначительно повышенным, пульс учащённым. На догоспитальном этапе, при боли в животе, не надо тратить время на точную диагностику. Здесь тактика очень проста: если нет инфаркта миокарда, то выставляем примерно подходящий диагноз и как можно скорей везём в хирургию. Поставил я под вопросом острую ишемию кишечника и вызвал коллег для перевозки больной в стационар. Если сказать попроще и покороче, это заболевание вызывается закупоркой или сужением сосудов. Жизнеугрожающим следствием может стать инфаркт и отмирание кишки. Но в данном случае я сомневался в этом диагнозе, поскольку симптоматика была «кака-то не така». Больную забрала фельдшерская бригада, а мы остались на посту. В двенадцатом часу народ стал потихоньку расходиться и к огромному счастью, никто на нас внимания не обращал. Однако спокойствие длилось не долго. Подошли две пожилых женщины, совсем непохожие на больных. – Здрасте, а можно нам давление померить? – бойко спросила одна из них. – А что случилось? Плохо себя чувствуете? – поинтересовался я в ответ. – Да просто мы всё кладбище обошли, представляете, какое это расстояние? – И что же вас заставило? – У нас родные очень далеко похоронены, наверно, больше километра идти. А потом решили старые могилы посмотреть. Давление у обеих оказалось повышенным совсем чуть-чуть и медикаментозного лечения не требовало. Для его снижения достаточно лишь отдохнуть. Понимаю я этих женщин. Старые захоронения, особенно забытые, запустелые, настраивают на философский лад. А вот дальше случилось то, что нам меньше всего хотелось. Точней совсем не хотелось. Пришёл немолодой поддатый мужичок с парой царапин на физиономии. – Меня сейчас избили! – заявил он. – Вон стоят полицейские, обращайтесь к ним, – ответил я. – Вы мне сначала побои снимите, а потом пойду! Эх, <распутная женщина>, никто работать не хочет! Сразу свою песню начинают: «Иди туда, иди сюда!». – Мы не судебные медики и ничего не снимаем. – Вы меня за фуфло, что ли, держите? Я законы знаю! – Так, уважаемый, давайте покороче! Если нужна помощь, говорите, что беспокоит. Если ничего – до свидания! – У меня сотрясение! Что ж, болезный зашёл с козырей и выиграл. Человека с черепно-мозговой травмой, пусть и несуществующей, «послать» мы не вправе. – Кто вас избил? Знакомый? – Братишка двоюродный, <самка собаки>. Хотя какой он братишка… Бабкин дом захапал. Получил ни за … собачий. А мы в дураках остались. Да ещё и на меня руку поднял. И жёнушка его, <жрица любви>, мегера, мне в рожу вцепилась. Нет, не прощу, <распутная женщина>, <нифига> не прощу! – Что сейчас беспокоит? – Голова болит. – Куда вас били? – Ну куда, в голову! – Чем били? – Об памятник затылком, раз десять, наверно. – Много ли выпил-то? – А чего такого-то? Ну выпил, я не православный, что ли? – В больницу поедете? – Обязательно, давайте везите! Всё, теперь я им <песец> устрою! С такими «православными» нам регулярно приходится сталкиваться. Они плохо понимают суть этой веры и даже не пытаются соблюдать заповеди. Вся их «православность» сводится лишь к тому, чтоб в церковные праздники до соплей упиться. Патологической неврологической симптоматики я не нашёл, но тем не менее, вызвал другую бригаду, чтоб увезти болезного в стационар для исключения черепно-мозговой травмы. В таких случаях лучше перестраховаться. Оставшаяся часть дежурства прошла спокойно, больше нас никто не тревожил. Когда вернулись на «скорую», фельдшер Афанасьева, увозившая бабушку с больным животом, высказала мне претензии: – Юрий Иваныч, вы настоящую диверсию нам устроили! – А что случилось? – А то, что ваша бабушка <обкакалась> в пух и прах прямо в машине! Ужас, что творилось! – Софья Леонидовна, но ведь не я же это наделал. А потом, неожиданная дефекация может быть симптомом мезентерального тромбоза. Это подтверждает мой диагноз. – Ой, да перестаньте умничать, нет там ничего. Она сразу выздоровела. – И чем всё закончилось. – Ехать в больницу она передумала, стала отказываться, но мы всё равно увезли. – Ну и молодцы, правильно сделали. На следующий день, приехав на дачу, мы столкнулись с серьёзной неприятностью – отсутствием воды. Более того, сказали, что и в ближайшие дни её не предвидится, поскольку насос скоропостижно помер. Вот тут-то я и понял, что называется «кусать локти»! Ведь за столько лет был миллион возможностей обзавестись собственным колодцем или скважиной. Но мы об этом вообще не думали. Зачем, если вода и так всегда под рукой? Да что там говорить, если даже запасти не удосужились, две бочки были абсолютно сухими. Горевать и сокрушаться можно бесконечно, но растениям от этого не легче, им пить и есть подавай. Там у нас, конечно, не пустыня, воду можно из пруда или общего колодца набирать. Только проблема в том, что идти туда далеко и трудно. Обладатели собственной воды не отказались бы ею поделиться, но путь к ним тоже неблизкий. В итоге стал я носить воду из пруда. Супруга очень хотела подключиться к этому процессу, но натолкнулась на мой решительный отказ. Таскание тяжестей для женского здоровья, мягко сказать, неполезно. Пруд от нас метрах в ста находится, вроде бы не так далеко, но там нет никакой тропинки и путь напоминает полосу препятствий. Из-за этого воду на тележке не повезёшь, сразу опрокинешь к такой-то матери. А ещё и Фёдора не было, работал он в тот день. В общем всё сложилось наперекосяк, в самом худшем варианте. Каторжными работами я занимался больше трёх часов. Слово «каторга» для меня оказалось никакой не гиперболой, а самой, что ни на есть, реальной реальностью. Тем не менее, пытка водой завершилось, настало время перевести дух и расслабиться. Но не тут-то было. Вдруг навалилась на меня невыносимая дурнота, в глазах потемнело и всего затрясло, будто после долгого запоя. Супруга сразу заметила моё состояние и всполошилась: – Юра, что с тобой? Плохо, да? – Не, Ир, это я так кайфую, – ответил я. – Приход поймал. – Ой, какой дурак! Ну-ка давай я тебе давление измерю! Давление оказалось шикарно высоким: двести десять на сто. Вот и нарисовалась причина плохого состояния: гипертонический криз собственной персоной. Нужные препараты у меня есть, а вот умения делать самому себе внутривенные инъекции, нет. Можно было бы м***зию в мышцу запузырить, но абсцесса боюсь. Тогда решил при помощи таблеток справиться. Положил под язык мок***дин с мет***лолом и заставил себя расслабиться. Минут через двадцать чувствую, стало отпускать. Давление снизилось до ста восьмидесяти, но форсировать события недопустимо. Спустя ещё двадцать минут, таблетка эн***рила окончательно изгнала чёртов криз. Всё закончилось благополучно, но стало для меня уроком. Наконец-то погода устаканилась. Солнечно, тепло стало, бесследно исчез остервенелый пронзительный ветер. Потому и утро выдалось по-настоящему добрым. Но, как оказалось, не для всех. – Доброго утречка! – поприветствовал я коллег из прежней смены, дымивших у медицинского корпуса. – Вы смеётесь, что ли, Юрий Иваныч? – недовольно сказала пожилая фельдшер Горохова. – Все сутки – ад натуральный, как будто нас прокляли! – Много вызовов? – спросил я. – Дело не в этом. Мы вчера в серьёзное ДТП попали, не знаю, как только не убились! – И как же вас угораздило? – Водитель у нас <чокнутый> на всю голову. – А кто? – Тимофеев. Вы, наверно, не знаете, он недавно работает. Гоняет как бешеный, глаза вылупит и несётся напропалую. В дело – не в дело сирену врубает. Вчера везём больного с панкреатитом, Ленка Котова с ним в салоне, я – в кабине. Этот даже не спрашивая, сирену врубил и погнал. Я говорю: «Рома, прекрати! Больной нетяжёлый, спешить некуда!». А ему на всё плевать, летит сломя голову. И на перекрёстке нам в бок иномарка въехала. Не знаю, как только мы не опрокинулись. – Обошлось без пострадавших? – Ага, сейчас! Ленка голову разбила и шею повредила, в «тройку» увезли. Правда, с больным всё обошлось. Нееет, таким на «скорой» делать нечего! – Да, согласен. – И это ещё не всё. Вместо Ленки мне никого не дали, так одна и работала. И как назло, все вызовы пошли дрянные: инфаркты, инсульты, задыхи. Ладно хоть смертей в присутствии не было. – И всё-таки, Нина Вадимовна, утро доброе! Смена, считай закончилась, кошмары позади, разве это плохо? С коллегой я полностью согласен: лихачам на «скорой» не место. Некоторые почему-то считают, что водитель экстренной службы – на дороге царь и бог, и включённые спецсигналы освобождают от соблюдения Правил дорожного движения. При этом они не понимают, что их задача не просто крутить баранку, а делать это безопасно. Но, к счастью, такие встречаются нечасто и надолго не задерживаются. Наши предшественники сидели в «телевизионке», но без Анцыферова. – Приветствую всех! А где Сергеич-то? – спросил я. – На больничном. Застрелился он, – спокойно ответил фельдшер Дмитрий из его бригады. – Чегооо? – опешил я, мгновенно введённый в когнитивный диссонанс. – Ну-ка давай поподробней, с чувством, с толком, с расстановкой! – Короче, он травмат заряжал или разряжал и случайно себе в стопу выстрелил. Говорит не знал, что патрон в патроннике. – Ну и каков итог? – Рана и плюсневая кость поломана. Наверно надолго. – Дааа, Александр Сергеич в своём репертуаре. Лично я – противник частного владения травматическим оружием. Пусть формально оно относится к нелетальному, но в действительности может и убить, и серьёзно покалечить. Многие слишком вольно толкуют понятие необходимой обороны. Да плюс ко всему подсознательно ищут повод испытать оружие в деле. В итоге, сами того не желая, становятся преступниками. Понятно, что Анцыферов вред причинил себе, а не кому-то. Никакого криминала тут нет. Но разве ему от этого легче? Так что, перефразируя известное крылатое выражение, можно сказать: «Нет оружия – нет проблем». Объявили конференцию. После доклада оперативной обстановки, старший врач сообщил: – У нас опять нехватка полосок для глюкометров. Хотелось бы узнать, когда они появятся. Иначе как работать-то? Как всегда, в таких случаях, начмед Надежда Юрьевна беззвучно произнесла матерное слово, а главный врач хлопнул ладонью по столу. – Светлана Валентиновна, можете ответить на этот вопрос? – спросил он новоиспечённого главного фельдшера. – Так их Андрей Ильич должен был закупить… – ответила было она. – Светлана Валентиновна, главный фельдшер теперь вы, потому с вас и спрос. Не надо ни на кого кивать. Сколько полосок осталось, знаете? – Ну я схожу сейчас, посмотрю. – Стоп, я не понял, а разве не вы их выдаёте? – Я… – То есть выдаёте и не знаете сколько осталось? Это как понять? – Всё, что было в кабинете, я выдала. Они вроде бы ещё на складе есть. – Светлана Валентиновна, вот это всё вы должны делать сами, без указаний главного врача. Думаете мне больше нечем заняться? Значит так, прямо сейчас идёте, находите полоски, пересчитываете и определяете, на сколько их хватит. На неделю, на месяц, на год и так далее. После этого придёте ко мне со всеми цифрами. Похоже Светлана всё ясней осознаёт, что должность главного фельдшера нельзя назвать «тёплым местечком». Тяжёлая это работа, ответственная, с миллионом обязанностей. А главная закавыка состоит в том, что создать видимость добросовестного труда не получится. Здесь всё предельно конкретно: либо ты вкалываешь до седьмого пота, либо идёшь по общеизвестному неприличному адресу. Светлана далеко не глупа, не какая-то пустышка, поэтому очень хочется верить, что справится она, преодолеет трудности. Первый вызов прилетел, как обычно, около десяти и был весьма интересен: у женщины восьмидесяти девяти лет травма ноги, болит живот, рвота и желтуха. Как всё это взаимосвязано, мы решительно не понимали. Пока не приехали. В квартире находились несколько человек родственников, которые при нашем появлении дружно загомонили. – Так, давайте кто-нибудь один! – скомандовал фельдшер Герман. – Коротко и ясно! – Бабушка упала и встать не может, – сказала женщина средних лет. – На ногу жалуется, верней на сустав, вот этот. – Она в сознании? – спросил я. – Да, только сильно ослабла. Больная, в ночной рубашке перепачканной содержимым желудка, лежала на полу возле кровати. Все видимые части тела действительно были жёлтыми. – Что случилось? – спросил я. – Упала и встать не могу, – ответила она и заплакала. – Видно умираю… – Нет, не умираете. А что у вас с животом? – Болит! Так болит, что сил нет! Да ещё и тошнит, и рвёт. – Когда всё это началось? – Ночью. Тут в беседу включилась родственница: – Извините, а можно я расскажу? – Конечно, рассказывайте. – Она очень любит всё жирное, прямо беда с ней! Вчера вечером вот такой кусок грудинки съела! И после этого всё началось. – А пожелтела когда? – Я рано утром заметила, когда в туалет провожала. – Какие у бабушки хронические болезни? – Давление часто повышается, почки больные, кретин большой. – Не кретин, а креатинин. – Ой, ну да, да. Я эти ваши словечки никак не запомню. – Камней в желчном пузыре нет? – Не знаю, вроде нет… У бабушки всё было плохо. Выставил я ей под вопросами перелом шейки бедра, острый холецистит с механической желтухой. Первопричина сего безобразия заключается в злоупотреблении жирной пищей. Для расщепления жира выделилось много желчи, а протоки что-то закупорило. Возможно это были камушки, ранее никак себя не проявлявшие. Тогда желчь потекла туда, куда не имела права и попала в кровоток. Итогом стало жёлтое окрашивание кожи и слизистых оболочек. Трудно сказать, чем всё закончится. Возможно травма и холецистит потребуют оперативного лечения. А в таком возрасте риск очень велик. Как бы то ни было, больной оказали всю положенную помощь и увезли в стационар. Сам я в плане диеты тоже небезгрешен, люблю жирненькое. Но мне совершенно не по силам сожрать за один присест большой кусище грудинки или чего-то подобного. После этого нас вызвали к женщине семидесяти семи лет с психозом. У калитки частного дома нас встречал высокий пожилой мужчина со взлохмаченными седыми волосами: – У меня жена разбушевалась! – А с чего? Поругались, что ли? – спросил я. – Нет, ни с того, ни с сего. Мы с ней пятьдесят лет прожили, душа в душу. А тут как начала орать! Меня как только не обозвала! Я от неё никогда таких слов не слышал! Грозилась посадить, я, говорит, сейчас милицию вызову и тебя в тюрьму отправлю! – Где она сейчас? – Я её уложил, спит. – У неё диабет есть? – Есть. Только забыл, первый или второй, я их всё время путаю. – Инсулин колет или таблетки пьёт? – Нет, ей велели просто диету соблюдать и всё. – Ну значит второго типа. Больная, чуть полноватая, с короткими крашенными волосами, лежала на кровати и похрапывала. Несмотря на все усилия, разбудить её не получилось. Первое, что пришло в голову – гипогликемическая кома. – Наверно гипанула, – сказал медбрат Виталий, доставая глюкометр. – Да, наверно, – согласился я. Но, уровень глюкозы составлял семь с копейками и никак не мог быть причиной комы. На место отброшенной версии немедля пришла другая: острое нарушение мозгового кровообращения. Ещё тут можно бы и отравление заподозрить, но расспросив мужа и тщательно проверив домашнюю аптечку, это предположение отмели. Больной ввели нейропротекторный и анксиолитический препараты, однако никакого эффекта они не принесли. Сознание так и не пожелало возвращаться. В стационар мы её увезли без эксцессов. А там диагноз ОНМК полностью подтвердился. Ранее я неоднократно рассказывал о случаях маскировки инсульта под психическое расстройство. Такое встречается нечасто, но и казуистикой не является. Отличить одно от другого на догоспитальном этапе бывает сложно. Для этого нужно не полениться и тщательно поискать патологическую неврологическую симптоматику, а также собрать подробный анамнез. Если сомнения всё-таки остаются, то больного лучше привезти в сосудистый центр и там всё расставится по местам. Здесь надо рассуждать подобно чеховскому герою: «Как бы чего не вышло!». Только заявил об освобождении, сразу вызов получили: в отделе полиции психоз у мужчины тридцати пяти лет. – К Бубнову? – спросил дежурный. – Да, к нему. Что с ним такое? – Этот крендель в прохожих плиткой кидался. – Какой плиткой? – Тротуарной. Она же тяжёлая, такой в голову попадёшь, сразу наповал. – Он дорожный рабочий, что ли? – Какой рабочий! «Синяк» с «белугой»! – У него документы есть? – Откуда? Посмотрите на него и сразу всё поймёте. Да, дежурный оказался прав. Мы сразу всё поняли. Вся одежда болезного состояла из трусов и носков. Его физиономия и передняя часть тела были перепачканы чем-то чёрным. Вероятней всего, при задержании, добрые полицейские предложили ему прилечь. – Здоров, Матвей! Как ты сюда попал? – Долго рассказывать… Эх, ну <самка собаки, распутная женщина>! Во залёт, а? Я же ещё и виноват! – Ты зачем плиткой кидался? – Чтоб менты приехали! Меня уже <загребал> этот беспредел! Мне чё теперь, вздёрнуться, что ли? – Что за беспредел? В чём он выражается? – <Нафиг> они отца выкопали? Мать убили, Таньку <изнасиловали>. – Матвей, ты когда выпивал последний раз? – Серый литруху принёс, мы накатили малёха. – Прямо здесь, что ли? – Ну а чего? – А где ты сейчас находишься? Что это за место? – Мы тут ремонт делаем. Ща немного бухнём и всё путём… – Матвей, какие сегодня число, месяц и год? – Как это? Мне считать, что ли, надо? – Ладно, не надо. Ты где живешь? Адрес можешь назвать? – <Назвал правильный адрес>. – Матвей, тебе кто-нибудь может привезти одежду? – У меня всё на чердаке лежит. Гардеробчик такой классный! – Матвей, у тебя есть родственники или друзья? Кому из них можно позвонить? – Не, здесь провода <фиг> раскрутишь. Надо связать А и Б, а как без пульта? Проблема нарисовалась. Увезли мы Матвея в наркологию, где он, оказывается, частый гость. Врач Виктор Васильевич пообещал найти в старой истории болезни телефон матери. Диагноз Матвея прост, как трусы без резинки: алкогольный делирий. Но печальна болезнь не сама по себе. Беда в том, что молодой мужчина породнился с ней по собственному желанию и добровольно испортил свою жизнь. Далее нам разрешили обед. Хотел я было позволить себе всякие вкусные вредности, типа жареных беляшей, но почему-то выпечку не привезли. Что ж, значит не судьба. И без того обед получился хорошим. На сей раз не позволили нам долго рассиживаться-разлёживаться. Вызвали к девушке девятнадцати лет с психозом. Тут возмущаться нечем, вызов-то наш, никто другой его не отработает. Частный двухэтажный дом, в который мы приехали, больше напоминал дворец. Обстановка была дорогой и солидной, но без кичливости и выпячивания богатства. Встретили нас родители пациентки. – Здравствуйте, давайте сначала здесь поговорим, – сказала мать. – Хорошо, давайте. Что случилось? – У нас дочь – инвалид детства по шизофрении. Ничего ей не помогает, только хуже становится. В больнице сто раз лежала. Выпишется и недели две – спокойная, никуда не рвётся. А потом опять начинает куролесить: в загулы уходит, по мужикам шляется. Начнёшь говорить, просить, а она огрызается, грозит нас поубивать. – А сегодня что произошло? – Ничего нового. Трое суток где-то пропадала, мы в полицию заявление написали на розыск. А сегодня объявилась с каким-то мужиком. То ли алкаш, то ли наркоман, где только нашла. Хорошо, что муж был дома, выгнал его. И она нам спокойно так: «Ночью я вам бошки отрублю. Готовьтесь. Мне всё равно ничего не будет». – Где она сейчас? – Пойдёмте. В комнате пациентки жутко воняло, словно в бомжацком логове. Сама она, худющая, с бледным лицом, выглядела исключительно неопрятно. Пегие волосы спутаны и всклокочены, вокруг рта – налипшие остатки еды, руки грязные, с чернотой под ногтями. – Здравствуйте, Настя! Как самочувствие? – спросил я. – <Зашибись>! – ответила она и показала язык. – У меня <…> чешется! Чё, слабо почесать? А? – Настя, где вы пропадали двое суток? – У Максика и Вовчика. Там, короче, другие пацаны были, но у Макса <циничное описание его причинного места и многократной интимной близости>. – Насть, но вы понимаете, что так нельзя? – А <с фига ли> нельзя? Что естественно, то небезобразно! – Настя, вы, обычно, чем занимаетесь? – Не знаю, ничем. – Ну что вам больше нравится? – А ну, поцелуй меня! – приказала она Виталию. – Как-нибудь потом. Вдруг она подскочила к нему и попыталась ударить по лицу, со словами: «Я так и знала, что вы все <гомосексуалисты>! Но реакция Виталия оказалась отменной. – Настя, ну-ка успокойся! – прикрикнул я на неё. – Лучше скажи, какие сегодня число, месяц и год? – Я не знаю, – ответила она и захихикала, прикрыв рот рукой. – Так, всё, давай собирайся в больницу. – А чё, обязательно? – Да, это не обсуждается. В стационар Анастасию увезли без сопротивления. Думаю, что у неё гебефренная шизофрения, по-другому – гебефрения. Про эту болезнь ранее я уже рассказывал, но вкратце повторю. Название происходит от имени древнегреческой богини юности Гебы. Поведение больных отличается детскостью, дурашливостью и часто асоциальностью. Причём всё это не безобидное, а злое и жестокое. Гебефрения сейчас встречается очень редко. Но, к сожалению, метко. В том смысле, что она всегда протекает злокачественно, с неизбежным формированием дефекта. Поначалу велели ехать в сторону «скорой», но, когда приблизились к крупному предприятию, сразу прилетел вызов. Там от взрыва кислородного баллона пострадал рабочий. Нет, ну что же за злой рок такой? Где бы мы ни оказались, поблизости обязательно случается всякая дрянь! Один из охранников проводил нас на место. Цех был огромным, площадью чуть ли не с футбольное поле. Никаких признаков взрыва не наблюдалось, а потому возникла у меня надежда на то, что ничего серьёзного там нет. Однако мастер цеха, немолодой крепкий мужчина с мрачным лицом, эту надежду разрушил. – Пойдёмте, – коротко сказал он. – Он, скорей всего, мёртвый. Вас больше для проформы вызвали. Да, мастер оказался прав. На полу, лицом вверх, лежал уже не рабочий и не мужчина, а его тело. Подбородок был в крови, однако никаких ран не наблюдалось. Осмотрел и щупал голову, шею, но ничего примечательного не нашёл. А вот когда перешёл к грудной клетке, оказалось, что она утратила целостность и по сути представляла собой мешок с костями. Значит баллон угодил прямиком туда. Такая травма абсолютно не совместима с жизнью, но тем не менее, сделали кардиограмму. А на ней, как и ожидалось, шла прямая изолиния. – …я, Гришка, ну как же так-то? – сокрушался один из рабочих. – Как всё произошло? – спросил я. – Вёз баллон и уронил. Ни у кого ни царапины, а он погиб. – Ничего не загорелось? – Нет, горловину выбило, и он как ракета в него прилетел. – А баллон сейчас где? – Где-то там, - неопределённо махнул рукой мастер. Да, вот и относись легкомысленно к кислородному оборудованию. Хоть я и не был очевидцем случившегося, но могу предположить, что погибший нарушил порядок транспортировки баллона. Иначе с чего бы тому падать и взрываться? Кстати сказать, баллон должен был находиться недалеко от покойного, однако нигде не просматривался. Ладно, осмотр места происшествия и расследование, в наши задачи не входят. После освобождения поехали к находившемуся без сознания молодому человеку двадцати под вопросом лет. Вызов был уличным, а значит срочным. И опять находился недалеко от нас, чёрт его дери. Пострадавший лежал на школьной спортивной площадке возле турников. Возле него находились две отчаянно рыдавших девушки и парень. – Что случилось? – спросил я. – Два каких-то бухих <…> подошли и сразу прикопались. Дэн их «послал», а ему сразу в лицо. Он головой об камень ударился. – Знаете его данные? – Да. – Хорошо, тогда сейчас продиктуете. Виталь, запиши, пожалуйста! Не теряя времени на дальнейшие разговоры, я осмотрел пострадавшего. Верней ощупал его голову. Затылочная кость оказалась сломанной. Парень находился в коме третьей степени, что оптимизма не внушало. Когда пострадавшего загрузили в машину, подъехала полиция. Назвали мы им свои данные и затем, с воем и сверканием, умчались в нейрохирургию. Видать у парня на роду было написано получить столь серьёзную травму. Как же еще рассудить, если он ударился об один единственный небольшой кусок бетона, лежавший на чистой свободной площадке. Ну а по поводу жестокости и дикости, что можно сказать? К сожалению, она стала нормой жизни. Предвижу, что найдутся те, кто станет оправдывать ударившего. Мол, вы же не знаете, а вдруг пострадавший сам его спровоцировал, например, оскорблениями? Так вот, никакие «вдруг» мне неинтересны. Я твёрдо уверен в том, что человек недолжен превращаться в дикое животное. А если превратился, значит пусть отправляется в места не столь отдалённые, безо всяких пониманий и снисхождений. Этот вызов оказался последним в моей смене. На «скорую» мы вернулись задолго до конца смены. Но пока доделал все делишки, время пролетело незаметно. А на следующий день я вновь заделался водовозом. Точней водоносом. Но в этот раз действовал более разумно, без фанатизма и героизма. Ведь урожай – хорошо, а здоровье лучше! Все имена и фамилии изменены автор канал на дзене - #УжасноЗлойДоктор

Аномалии мистика и не только

Аномалии мистика и не только

Аномалии мистика и не только