Предыдущая публикация
Записки врача-психиатра "скорой" Прекрасный воздух свободы
Оформление автора
Кошмарный сон мне приснился. Совершенно реалистичный, безо всякой фантасмагории, а потому вдвойне кошмарный. Был я в этом сне не врачом, а преподавателем в непонятно каком учебном заведении. Причём дисциплину вёл не медицинскую, а почему-то юридическую. И явился на работу в непотребно пьяном виде, вроде как после многодневных прогулов. Студенты, заметив моё нетрезвое состояние, стали шуметь, насмехаться и болтать на какие-то отвлечённые темы. Преодолевая ужаснейший стыд и стараясь казаться трезвым, я попытался объяснить, что такое право. Но вместо чего-то толкового, стал нести невообразимую околесицу. Тем временем смех в аудитории не утихал и слышались возгласы «Да ну, может домой пойдём?». Дальше кадр сменился и я, снедаемый несмываемым позором, предчувствуя бесславное прекращение карьеры, оказался в кабинете руководителя, которым была начмед Надежда Юрьевна. В следующий момент наступило пробуждение, но оно отнюдь не сразу принесло облегчение. Ещё какое-то время я продолжал пребывать в унынии. И вот теперь понять не могу, какими подсознательными причинами был вызван этот идиотский сон. Самое-то главное, что я не выпивал давным-давно и абсолютно никакого желания не испытываю. Да, вот такие дурацкие фортели может выкидывать психика.
Вроде бы уже смирился с зимой, прекратил бесполезную ругань в её адрес. Но она взяла и полный беспредел устроила. Мороз с каждым днём крепчает и крепчает. С утра аж минус двадцать четыре! Куда это годится-то? Из-за густого инея на деревьях, городские улицы похорошели. Вот только думалось мне не об эстетике, а о том, как бы нос и уши не отморозить. Хорошо хоть в этот раз автобус пришёл вовремя. По дороге я вновь мысленно закапризничал, на этот раз из-за чрезмерной жары. Зато, когда вышел, оказался рад морозной свежести.
Возле крыльца чадили два фельдшера из прежней смены.
– Здравствуйте, дамы и господа! – поприветствовал я их. – Как поработали?
– Х***ново! – категорично ответила Мария Костина. – Мы на вызове глюкометр забыли, теперь, наверно, придётся деньги платить.
– Так вы бы вернулись туда и забрали.
– Вернулись, а толку-то? Никто не открыл, хотя они точно были дома. Мы долго стучали, даже если они и спали, всё равно бы услышали. Там семейка такая быдляцкая, наверно рады, что глюкометр получили нахаляву.
– Маша, не переживай. Мне Андрей Ильич говорил, что глюкометры поставляются бесплатно.
– А какой им интерес от этого?
– Чтоб регулярно полоски к ним закупали. Поэтому не думаю, что будут стоимость взыскивать. Тем более не миллион же он стоит.
– Я смотрела, около двух тысяч.
– Ну вот видишь. Так что ничего страшного не случится.
Медицинский корпус встретил меня дикой сортирной вонью, будто разом целый взвод оправился. И причины были непонятными.
В «телевизионке» сидели наши предшественники во главе с Анцыферовым.
– Здорова, господа! Чего тут случилось-то? Откуда такое амбре? – поинтересовался я.
– Из туалета, естественно, – ответил врач Анцыферов. – Там засор и всё г через края полилось.
– А сантехник-то где?
– Сказали, что на звонки не отвечает. Бухой, наверно. Ну ты же его сам знаешь. Он видать шибко блатной, поэтому неприкосновенный. Другого бы на раз выкинули, а этого держат несмотря ни на что.
– Как смена прошла?
– Интеллигентно выражаясь, весьма <фигово>. Эта зараза вышла с больничного и на пару с Валькой Чистяковой гонять нас начала. С одного конца города на другой! И ещё наглости хватает требовать двадцатиминутный доезд. <Фиг> ей по всей морде, а не доезд! Из принципа не буду ничего переписывать, пусть хоть министру жалуются!
– Да в общем-то и в нашей смене так делают.
– Неее, Иваныч, в вашей смене не так, не сравнивай. Надежда у вас баба адекватная. А ещё, представляешь, Валька нам ребятёнка двухлетнего подкинула. Верней хотела подкинуть. Я её прямо сходу «послал»! Вообще уже <офигела>, нашла, <распутная женщина>, педиатров!
– Ну у нас такого нет. Раньше, бывало, роды кидали, но потом я с Надеждой по душам поговорил и всё прекратилось. А детские вызовы вообще не дают.
– Вот видишь, а ты говоришь так же! А, Иваныч, я же самое главное не сказал: наша машина сломалась, накрылась коробка. Так что будете на какой-то другой работать.
– А имущество из нашей машины перенесли?
– Да, дефибриллятор, кардиограф, ингалятор, контейнер с растворами. Только шины и воротники не брали, они в другой машине были.
Объявили конференцию. После доклада о смертях, инфарктах и инсультах, очередь дошла до ДТП с пострадавшими. Таковых было три, но всех нас заставило встрепенуться лишь одно. Женщина, везя за собой на санках трёхлетнего ребёнка, попыталась перейти проезжую часть в неположенном месте. В результате она была сбита и получила серьёзную сочетанную травму. А вот с ребёнком всё обошлось благополучно. Он хоть и вывалился из санок, но остался целым и невредимым. Непонятно, что должно быть в голове у взрослого дееспособного человека, чтоб решиться на столь бездумный поступок. Если ты всегда готова к риску, то и подвергайся ему сама, не вопрос. Но спрашивается, кто дал тебе право ставить под угрозу жизнь ребёнка? Куда делся твой материнский инстинкт? Если он бесследно исчез или отсутствовал изначально, значит ни о каких родительских правах не может быть и речи.
Закончив доклад, старший врач с нервозностью в голосе заявила:
– Игорь Геннадьевич и Надежда Юрьевна! Я опять вас прошу провести работу с Анцыферовым. Он стал вообще неуправляемым. В четырёх картах написал неправильное время и отказался переписывать.
– Почему его нет на конференции? – спросил главный.
– Не считает нужным, – ответила старший врач. – Один раз побывал и всё на этом.
– Почему он не хочет переделывать карточки?
– Во всём винит диспетчера, говорит, что она нерационально вызовы распределяет, из одного конца города в другой. Из-за этого доезд превышает двадцать минут. В картах он пишет фактический, а не тот, который нужен.
– Да, помнится он мне тоже об этом рассказывал. И вы знаете, Галина Владимировна, я его понимаю. Вызовы-то действительно распределяются некорректно. При малом количестве бригад это было оправдано, и мы ни слова не говорили. А теперь недостатка нет. Каждый день на линии тридцать три - тридцать четыре бригады. Ну и зачем, спрашивается, гонять из конца в конец? Галина Владимировна, я так понял, что в вашей смене диспетчер действует полностью самостоятельно, независимо от вас. Но вы понимаете, что так не должно быть?
– Игорь Геннадьевич, я, честно говоря, не ожидала от вас такой реакции. Вообще-то и в приказе, и в должностных инструкциях написано, что врачи и фельдшеры обязаны подчиняться диспетчеру. А теперь он почувствует вашу поддержку и вообще распояшется. Мы так до полной анархии дойдём!
– Не преувеличивайте, Галина Владимировна, не нагоняйте панику. После конференции я с ним поговорю и всё, что нужно он перепишет. Но на будущее сделайте так, чтобы этот разговор больше не повторялся. Давайте работать не только по букве закона, но и просто по-человечески. Коллеги, вопросы есть?
– Да, – ответила фельдшер Кузнецова. – У нас с Галиной Владимировной возникли разногласия. Я поставила больному судорожную готовность, но мне сказали, что она ставится только на основании энцефалографии. Получается, что клиническая картина вообще не имеет значения?
На этот вопрос ответила Надежда Юрьевна, стараясь быть корректной по отношению к старшему врачу и не принизить её авторитет:
– Да, решающее значение в диагностике имеет ЭЭГ. Но, если нет возможности её выполнить, нужно руководствоваться клинической картиной. Нужно проверить симптомы… симптомы… Дай бог памяти… Трюссо, Хвостека…
– Маслова, – дополнил врач Данилов.
– Короче говоря, вбейте в поиск «Симптомы судорожной готовности» и сразу выскочит то, что надо, – подвела итог Надежда Юрьевна. И ещё, коллеги, напоминаю про соблюдение масочного режима. Даже в машине вы должны быть в масках.
– А уж в машине-то зачем? – спросил Данилов.
– Этот вопрос задайте главному санитарному врачу, – ответила Надежда Юрьевна.
– А если вызов не на инфекцию и не к ребёнку?
– Евгений Анатольевич, речь идёт о постоянном ношении маски, на всех вызовах.
– Я балдею от этого цирка!
– Балдеть вы можете сколько угодно, но будьте любезны выполнять требования. Ещё коллеги, по традиции у нас будет проводиться выставка детских рисунков на новогоднюю тематику. Знаю, что ваши дети и внуки умнички, пусть порадуют всех своими талантами. А мы в долгу не останемся и ответим подарками. Рисунки приносите Андрею Ильичу.
– Кстати о подарках, – сказала фельдшер Шахова. – Мы ежемесячно платим взносы в Ассоциацию медсестёр. Каждый раз нам обещают золотые горы. Якобы помогут детей собрать в школу, дадут новогодние подарки, проведут праздничные мероприятия, нас как-то поощрят. Но в итоге мы не получаем ничего. Спрашивается, за что с нас берут деньги?
Андрей Ильич встал с места злой, как сто чертей и едва сдерживаясь, ответил:
– Ну что вы всё об одном и том же? Для нас проводятся образовательные мероприятия.
– Ой, да не смешите, Андрей Ильич! За весь год провели один вебинар, который через одно место был организован и одну конференцию. То чего-то для медсестёр поликлиник, то ещё какая-то лабуда, уж сейчас и не вспомню. Нам-то зачем это надо?
– Вам, как членам Ассоциации проще проходить аккредитацию и аттестацию, – выдал Андрей Ильич ещё один аргумент.
– А какая тут взаимосвязь? Покажите, где написано, что для членов Ассоциации установлен упрощённый порядок аттестации и аккредитации! Вы просто не знаете, что сказать. Всё, я пишу заявление о выходе, у меня нет лишних денег.
– Пишите, пишите… – махнул рукой Андрей Ильич.
Да, понимаю, что средним медработникам мало пользы от членства в их Ассоциации. Но главный фельдшер агитирует их не по собственной прихоти и не от финансовой заинтересованности. Причина в том, что на него жёстко давит руководитель региональной Ассоциации, постоянно требующий роста членства. Рядовым работникам намного проще: написали заявление и вышли. А вот из Андрея Ильича в очередной раз сделают врага народа.
После конференции диспетчер Надежда сообщила отвратительную весть: будем работать на тридцать первой машине с водителем Жуковым. Считается он худшим из худших и работу с ним все воспринимают как наказание. Валентину Василичу хорошо за шестьдесят, он всегда спокоен, вежлив, абсолютно неконфликтен, город знает на «отлично». Так что же с ним не так? Чем он не устраивает? Всё дело в его чрезмерной осторожности, пугливости и зашуганности. Валентина Василича бесполезно просить ускориться. Уговорить его включить спецсигналы – задача не из лёгких. Но даже если и удастся это сделать, то быстрее он не поедет. Сверкающая и воющая машина как ползла, так и будет ползти в общем потоке.
Первый вызов прилетел около девяти, раньше, чем обычно. Поехали на боль в груди у мужчины сорока шести лет.
У большого частного дома, было припарковано несколько разномастных легковых машин, от древней убитой «девятки» до сверкающего черного «крузака». Возле калитки стояли четверо суровых мужчин средних лет. Были они прилично одеты, ничего предосудительного не совершали, однако от них исходили ощутимые флюиды опасности. Их внешность не хуже справки о судимости говорила о принадлежности к криминальному миру.
– Сколько можно вас ждать? Чего-то попутали, что ли? – жёстко спросил один из них, а остальные недобро уставились на нас. – Вы приехали к человеку, который за городом смотрит! Если с ним что-то случится, то мы с вас по любому спросим и за мусорами не спрячетесь! Давайте побырому, сделайте всё по-людски!
Разумеется, вступать в дискуссию мы не стали и прошли в дом. Обстановка внутри была богатой и в то же время до карикатурности безвкусной. За столом сидели четверо мужчин, похожих как две капли на тех, которые находились на улице.
– Вы чё, пешком, что ли, шли? – спросил мордатый, набыченный тип. – Давайте работайте быстрей!
Больной, одетый в добротный спортивный костюм, сидел на большом кожаном диване и тяжело, часто дышал. На бледном лице выделялся синюшный носогубный треугольник.
– Что с вами случилось?
– Вот здесь заболело, – показал он на нижнюю часть грудной клетки. – Резко, как будто пику вогнали. Дышится тяжело, слабость…
– Травмы были?
– Давно. Сейчас нет.
– Туберкулёз есть?
– Да, но я лечился.
– То есть сейчас не открытая форма?
– Не-не.
Послушал его и оказалось, что левое лёгкое не дышало. Да и вообще вся левая часть грудной клетки была как неживая, не участвовала в дыхании и голосового дрожания в ней не ощущалось. При перкуссии раздавался звонкий тимпанический звук. Всё это говорило о развитии спонтанного пневмоторакса. Это опасное состояние возникает из-за повреждения висцеральной плевры, тонкой оболочки, покрывающей лёгкие. В результате воздух станет поступать в плевральную полость, отчего лёгкое сожмётся и прекратит работу. Здесь, скорей всего, плевра оказалась повреждённой туберкулёзным процессом. Но возможен и идиопатический пневмоторакс, причины которого неизвестны.
Больного загрузили в машину, дали кислород и сопровождаемые кавалькадой автомобилей «братвы», благополучно привезли в стационар.
Давно я понял, что в нашей стране криминал возведён в культ и занимает весомое положение. Общество отравлено уголовной субкультурой. Из телевизоров и радио изливаются жаргон и разудалые блатные песни. В СМИ и интернете освещаются биографии и жизнедеятельность так называемых «авторитетов». По всей видимости в стране куда-то исчезли подлинные герои, раз их место заняло всякое криминальное отребье.
Мне могут возразить, мол криминалитет – это неотъемлемая часть нашего общества, он же к нам не из космоса прилетел. Нет, категорически с этим не соглашусь. Эти люди сознательно противопоставили себя обществу и откровенно паразитируют на нём. Разве придёт кому-то в голову назвать впившегося клеща неотъемлемой частью тела? Неужели кто-то станет рассуждать о праве клеща на существование? Любой разумный человек без всяких внутренних терзаний удалит его как можно скорей. Для того, чтобы впредь такого не повторялось, ненужно ставить заведомо недостижимую цель полного истребления клещей на всей территории страны. Зачем, если есть весьма простые защитные меры?
Я не идеалист и не утопист, а потому прекрасно понимаю, что преступность неистребима. Она была, есть и будет при любой власти и любом строе. Однако государству вполне по силам не позволить ей чувствовать себя вольготно. В общество должна внедряться установка о неприемлемости и позорности криминального образа жизни. Все носители воровских идей должны знать своё место и чувствовать себя изгоями, людьми второго сорта. Здесь особо подчеркну, что речь идёт лишь о тех, кто сознательно и продуманно посвятил свою жизнь уголовному миру. Но, с великим сожалением приходится констатировать, что наше государство не заинтересовано в системной борьбе с преступностью.
Велели было в сторону Центра двигаться, но по пути вызов дали: психоз у мужчины пятидесяти одного года. Ехать предстояло на противоположный конец города, глухую окраину. Однако поводом для возмущения это не стало, ведь вызов-то наш, профильный, который никто кроме нас не отработает. Расстояние было большим, а скорость маленькой. Валентин Василич с невозмутимостью буддийского монаха пристроился к ехавшему перед нами троллейбусу и потихоньку полз за ним.
– Василич, ну давай уже перестроимся и ускоримся! – не выдержал я. – Иначе мы таким макаром только к вечеру приедем!
– Ничего, успеем. Куда торопиться-то, никто же не умирает, – добродушно ответил он.
– Дело не в умирании, а в получении <люлей> за долгий доезд! Зачем нам это надо?
Нехотя и со скрипом, Валентин Василич всё-таки послушался. Конечно, мы стремглав не полетели, но поехали поживей.
У подъезда «хрущёвки» нас встречала пожилая женщина в стареньком, видавшем виды пальто.
– Здравствуйте, я вас к сыну вызвала. Очень прошу, помогите ему ради Христа!
– Что с ним такое? – спросил я.
– Наверно белая горячка. Как проснулся, так чудить начал, чего-то всё мерещится.
– Когда он последний раз выпивал?
– В пятницу. У него запой был очень сильный. Начальник дал неделю, чтоб выходиться. Я уж думала, что он на поправку идёт, аппетит появился, вчера поел хорошо. А сегодня на тебе! Только вы уж не увозите его никуда. Иначе он работы лишится, выгонят по статье! Может поставите капельницу?
– Не знаю, сейчас посмотрим. Он не агрессивный?
– Нет-нет, что вы! Он даже когда выпьет, спокойный, плохого слова не скажет!
Виновник торжества, лохматый, с большими неухоженными усами, не обращая внимания на нас, спросил у матери:
– Мам, а чего ты тётю Ларису не привела? Она так и стоит в подъезде?
– Господи, Витя, ты уж совсем, что ли, рехнулся? Тётя Лариса умерла давно! – оторопела мать.
– Ну ладно, ладно, не ругайся! – примирительно ответил он. – Меня срочно на работу вызвали, сейчас буду собираться.
– Кто вызвал? Тебе же дали неделю за свой счёт.
– Егоров и Димка Кротов, они внизу стоят, ты их, наверно, видела. Я сейчас быстро, туда-обратно, так что не переживай.
А дальше нам наскучило притворяться мебелью и пришлось о себе заявить:
– Виктор, а почему ты не спросишь, кто мы такие и зачем приехали?
– А чего спрашивать? Идите на кухню, газ там. Но плита у нас нормально работает, шланг новый поставили, газом не пахнет. Смотрите, проверяйте.
– Нет, мы не из газовой службы. Мы – «скорая помощь». Пойдём-ка в комнату и там поговорим.
– Ну идёмте, только давайте побыстрей, а то меня ждут.
– Нет, уже никто не ждёт, мы обо всём договорились. Рассказывай, что тебя сейчас беспокоит?
– Да сейчас вроде всё наладилось. Я тут позволил себе лишка, потом два дня умирал, не ел ничего. Вот только сна нет, уж третью ночь не сплю.
– А работаешь кем?
– Сварщиком в строительной фирме.
– Всё понятно. Снимай рубашку, сейчас давление померяем и капельницу сделаем. А вы приготовьте ему что-нибудь поесть, хотя бы бутерброды.
Была во мне твёрдая уверенность, что делирий мы непременно купируем. И точно, Виктор прямо на глазах преобразился, его разум очистился от белогорячечного дурмана.
– Ну что, Вить, тётя Лариса всё ещё в подъезде? – спросил я.
– Нет, это просто затмение нашло, приснилось, наверно.
– Ладно, надеюсь бухалова больше не будет?
– Нет-нет, я к понедельнику должен быть как огурец!
– А для надёжности может стоит закодироваться?
– Не, не надо, я сам справлюсь, сила воли пока есть.
В этот раз Виктору повезло, алкогольный делирий ушёл. Но, к сожалению, не бесследно. Само по себе длительное употребление большого количество алкоголя неизбежно вызывает энцефалопатию, то есть повреждение головного мозга. А каждый случай делирия это повреждение многократно усиливает.
Судя по всему, Виктор не осознал своё опасное положение и к полной трезвости не готов. Но он взрослый человек и сам является творцом собственного счастья.
После этого поехали в районный суд, где у мужчины тридцати трёх лет боль в груди приключилась.
В зале судебных заседаний, молодая женщина в прокурорской форме сказала:
– Посмотрите, пожалуйста, нашего обвиняемого. Сейчас должно быть избрание меры пресечения, а он заявил, что у него плохо с сердцем и вот-вот помрёт. Спуститесь вниз по правой лестнице, конвой в курсе, вам его выведут. Но только к вам просьба: потом зайдите сюда и скажите, может ли он в судебном участвовать.
– Понял, всё сделаем.
Пациент выглядел так, будто жизнь его висела на волоске. Из клетки в служебное помещение шёл, пошатываясь и еле волоча ноги, а с лица не сходила гримаса нестерпимой боли.
– Что вас беспокоит? – спросил я.
– Сердце… С сердцем плохо… Ааа, как больно… Бьётся неправильно, как будто остановится…
– Болит постоянно или только при вдохе?
– Постоянно…
– Раньше такое бывало?
– Нет, но у меня батя от инфаркта умер, наверно по наследству передалось…
Конечно же, первым делом сняли кардиограмму. И вопреки всем жалобам, оказалась она не просто нормальной, а по-настоящему идеальной, с правильным синусовым ритмом. Памятуя о коварных задних инфарктах, зачастую не отображающихся в стандартных отведениях, сделал я собственноручно ЭКГ по Небу. Благо, шпаргалка была под рукой. Но и там ничего криминального не вылезло. В качестве последнего штриха, сделали тропониновый тест, реагирующий на повреждение миокарда, и результат оказался отрицательным.
– Ну что, всё у вас замечательно, – сообщил я. – Ничего плохого в сердце нет.
– Да вы чего гоните? – громко возмутился он, видимо позабыв, что находится при смерти. – Везите меня в больницу! Мне чё тут, сдохнуть, что ли?
– Нет, везти вас не с чем.
– Да вы чё, блин, не люди, что ли? Вы в мусарне работаете, да?
Продолжать диалог было бессмысленно, и мы удалились, не обращая внимания на раздававшиеся вслед угрозы и оскорбления.
– Ну как? – спросила сотрудница прокуратуры, когда мы вернулись в зал.
– Всё замечательно, жив-здоров, – ответил я.
– Значит в судебном участвовать может?
– Да, конечно. Извините, у меня вопрос созрел. А если мера пресечения ещё не избрана, обвиняемого всё равно конвой стережёт? – поинтересовался я.
– Нет, просто его из ИВС привезли, он там содержался. А после ареста в СИЗО поедет.
Мораль тут очевидна и проста: симулировать надо с умом, заранее всё продумав. Но умственные способности нашего несостоявшегося пациента оставляли желать лучшего. Ведь он выбрал самый, что ни на есть, проигрышный вариант. Видать не знал, что сердечная патология не диагностируется на основе одних лишь жалоб. Лучшим вариантом здесь была бы симуляция боли в животе. Тогда пришлось бы везти его в хирургический стационар. И пусть там не нашли бы никакой патологии, но судебное заседание было бы сорвано.
Вместо обеда получили следующий вызов: задыхается женщина тридцати пяти лет.
Открыл нам супруг больной, высокий, спортивного вида мужчина:
– Здрасте, что-то жена у меня совсем раскисла, стала как старая бабка. Может почините её? Иначе у нас все планы сорвутся.
– Ладно, сейчас посмотрим.
Больная с нездоровым румянцем на щеках, лежала на заправленной кровати.
– Здравствуйте, что случилось?
– Я простудилась очень сильно. В груди всё заложено, никак не дышится. И температуру не могу сбить.
– А почему врача из поликлиники не вызвали?
– Потому что ждать очень долго. Да она ничего и не сделает, только лекарства выпишет и всё.
– Так, а от нас вы что хотите?
– Ну вы же можете какой-нибудь укол сделать. А ещё у вас специальная брызгалка есть, чтоб не задыхаться.
– Дайте-ка я вас сперва послушаю.
Услышанные звуки оптимизма не внушали. Хрипы и крепитация говорили о двусторонней пневмонии. Да ещё и температура была высокой, тридцать восемь и восемь.
– Ничем не могу обрадовать, – сообщил я. – У вас двусторонняя пневмония, то есть воспаление лёгких. Путь только один: в больницу.
– Нееет, да вы что, какая больница! – встревожилась больная. – Завтра свадьба у брата, мы хотя бы в ЗАГС должны прийти! Ну сделайте укол, пожалуйста!
– Да сделаем мы вам укол, но ведь он же не волшебный, болезнь не вылечит. От него только температура снизится, да и то на время. Без лечения вы жизнью рискуете, тут дело не шуточное!
– Ну вы скажите тогда, чем лечиться. Муж сходит, всё, что нужно купит.
– Мы не имеем права назначать лечение. Наша задача – облегчить состояние и увезти в стационар.
– Блин! Ну ладно, тогда хоть укол сделайте!
Укололи её жаропонижающим и взяв письменный отказ от госпитализации, распрощались.
Образ мышления этой пациентки пониманию не поддаётся. Не могла, да и не хотела она осознать всю серьёзность своей болезни. А оттого и неправильно приоритеты расставила. Мол, главное брата уважить, на свадьбе погулять, а потом будь, что будет, глядишь всё само рассосётся. Но, рассуждай-не рассуждай, а насильно человеку не поможешь.
Наконец-то разрешили обед, ставший долгожданным. Валентин Василич, как всегда, никуда не спешил и поэтому мы не поехали, а медленно и печально поползли. Путь, который можно было проехать минут за десять-пятнадцать, занял у нас тридцать три минуты.
Почему-то в этот раз времени нам дали много, больше двух часов. Но, сколько ни сиди, а вызов всё равно неизбежен. Не бывает такого, чтоб с обеда до конца смены дурака провалять. Дали перевозку девушки семнадцати лет из ПНД в психиатрический стационар.
Автором направления был молодой врач, имя-отчество которого, к своему стыду, я так и не удосужился запомнить.
- Девочка с пограничным расстройством личности, у нас год наблюдается. Очень проблемная. Наносит самоповреждения, о смерти мечтает. Стала на «голоса» жаловаться, но на процесс не похоже. Сегодня опять все руки себе исцарапала. На госпитализацию согласна, сидит в коридоре с матерью.
– Вы за Людой Поповой? – спросила женщина, кивнув на невысокую круглолицую девушку с короткими чёрными волосами.
– Да, пойдёмте в машину, там побеседуем.
С лица Людмилы не сходило уныло-тоскливое выражение и никакой заинтересованности беседой она не проявляла.
– Люда, что вас сейчас беспокоит?
– Ой, ну я же только сейчас рассказывала, – недовольно ответила она.
– Хорошо, давайте тогда пообщаемся коротко, только о самом важном. Какое у вас настроение?
– Плохое.
– Давно?
– Всегда. Мне всё надоело, я не знаю зачем живу. Смысла никакого не вижу.
– А порезы себе наносите чтобы с жизнью расстаться?
– Нет, просто мне сразу легче становится, настроение повышается. Скорей бы эту дурацкую школу закончить…
– Люда, а ещё мне сказали, что вас беспокоят какие-то голоса. Может расскажете о них поподробней?
– В голове бывает какой-то голос непонятный.
– И что он вам говорит?
– Мои мысли повторяет, обсуждает меня.
– А как вы считаете, этот голос реальный или просто кажущийся?
– Ну конечно ненастоящий, я же не шизанутая! Просто кажется.
– Он вас не пугает?
– Ну как, а вдруг заставит чего-нибудь плохое сделать?
– Он громкий? Мешает вам?
– Нет, тихий. Особо не «достаёт».
– Люда, а в больницу вы сами захотели или мама настояла?
– И мама, и я сама тоже хочу.
– Ладно, тогда в путь!
При выполнении перевозок я не обязан беседовать с пациентами. Но поскольку каждый случай по-своему клинически интересен, не получается у меня удержаться от беседы.
Да, врач диспансера был полностью прав, «голоса» Людмилы совершенно непохожи на шизофренические. Она относилась к ним критически, понимая, что они ненастоящие. У неё не было их бредовой трактовки. Ну и, наконец, отсутствовал наиболее важный признак псевдогаллюцинаций – убеждение больной в их «сделанности». Людмила даже не пыталась сделать вывод, что эти «голоса» ей навязал кто-то извне. Кроме того, она проявляла адекватные живые эмоции, не обнаруживала характерных для шизофрении нарушений мышления. Поэтому можно сделать вывод, что не поразил Людмилу этот страшный недуг. Расстройство личности, конечно, тоже не сахар, но всё-таки куда лучше шизофрении.
После этого нам велели ехать на Центр. И как ни странно, нам дали не только доехать, но и побездельничать аж целых три часа. Ко мне стала закрадываться мыслишка, что глядишь так и просидим до конца смены. Но такого счастья не случилось и нам дали вызов: избита женщина тридцати девяти лет.
Приехали мы в старое разрушающееся общежитие, насквозь пропитанное канализационной вонью. На втором этаже, в коридоре, находились четверо женщин в домашней одежде, двое из которых отчаянно ругались.
– Чё ты к нему пристала? Заведи себе мужика и не лезь к чужим! Мало он тебе <вдарил>, ты сама напросилась!
– Я беременная! Ты знаешь, что ему за это будет? Я заяву напишу, и он сядет!
– Какая ты беременная? Кто на тебя залезет? Ты же грязная как помойка!
Скандал был готов вот-вот перейти в фееричный мордобой, но мои парни пресекли это непотребство на корню. Они решительно завели пострадавшую в комнату и закрыли дверь.
– Что случилось? – спросил я.
– Ленкин сожитель меня избил.
– Куда и чем он вас бил?
– Кулаком по лицу два раза, вот по этой щеке, потом в грудь и в живот.
– Что сейчас беспокоит?
– Живот болит и голова.
– Беременность подтверждена?
– Ну я пока никуда не ходила, просто у меня задержка вторую неделю.
– Данные того, кто вас избил, знаете?
– Волков Александр, они в семнадцатой комнате живут.
– Понятно. В больницу едем?
– Конечно едем! Я ему не прощу!
Выставил я ей тупую травму живота, после чего в хирургию свезли. Что тут скажешь? Печально наблюдать нравственную деградацию людей. Она распространяется подобно эпидемии, неуклонно захватывая общество и делая его больным. И к сожалению, никакого противодействия этот процесс не встречает.
После этого нас снова на Центр вернули и там, сделав все дела, до конца смены досидели.
Выйдя со «скорой», я с удовольствием сделал глубокий вдох. Воздух был напитан не только морозной свежестью, но и ни с чем не сравнимой прекрасной свободой. Но свобода хороша лишь в ограниченных дозах, иначе разовьётся привыкание и тогда превратится она в пошлое безделье. Нет, не желаю я такого превращения, а потому, пока есть силы, с работой не расстанусь!
Все имена и фамилии изменены
автор канал на дзене - #УжасноЗлойДоктор
Следующая публикация
Нет комментариев