Предыдущая публикация
Бабушке Нине приснился сон, будто колет она дрова на своём дворе.
Старая уже там во сне, как сейчас, но, замахиваясь высоко топором, лихо колет. Только щепки летят.
Вот ставит чурку и "хрясь" – она пополам, потом ещё раз "хрясь" – и на четвертины. Каждую зазубринку во сне видит.
Уже завален весь их двор поленьями, уже не видно клумбы с цветами, уже привалены колёса машины зятя, и дом снизу тоже весь уже чуть ли не до окон завален поленом, а она всё колет и колет.
Во сне устала шибко, но остановиться не может. Потому что, если остановится – беда. От неё там во сне зависит – будут ли все живы, либо все умрут... Кто – непонятно, но колоть надо ещё больше.
Вот только ноги во сне сильно замёрзли, переставляет она их, топчется. Так замёрзли, что она кончила рубить и встала там во сне, опустив топор.
И поняла – не спасла, мало наколола, умрут все. Из-за её ног умрут.
Нина Егоровна проснулась от того, что совсем замёрзли ноги.
"Ох ты, Господи, штой-те?"
Она привстала, чтоб закутать их одеялом, но ноги были под ним. Хотелось отогреть их руками, но годы уже не те, чтоб так вот резко до ступней дотянуться.
Нина поднялась на локтях и решила спустить одну ногу со своей высокой кровати. Но не тут-то было. Ноги не слушались.
Она всё же изловчилась, подхватила левую ногу рукой и сбросила её с кровати.
И вдруг эта нога оказалась такой тяжёлой, что потянула её всю. Нина грохнулась, больно ударилась локтями и плечом и очнулась уже лёжа на брюхе, на полу.
С трудом присела, облокотившись спиной на старый шкаф, очухалась: " Да, что ж это?"
Собралась было крикнуть дочку, но рот открывшись, не проронил ни звука. Решила встать сама, чтоб перебраться на кровать, и тут вдруг поняла, что окоченевшие ноги совсем её не слушаются – они онемели.
Как по чужим, Нина хлопала по ним и ничего не ощущала. Как будто её ноги были где-то совсем в другом месте, в холодном и далёком, а перед ней – два полена.
Что же делать-то? Холодно. Она дотянулась рукой до уголка одеяла и стянула его на пол. Как могла прикрылась.
В доме было тихо. Если дочка ушла, то ненадолго. Тоже уж пенсионерка. Разве что в магазин или по хозяйству. Надо ждать.
Вот бы грелку сейчас к ногам. Внучка подарила такую прекрасную электрогрелку: она, как один большой валенок – сунешь ноги, и благодать.
Но сейчас ноги так беспокоили, так охватывало их холодом, что сил не было терпеть. Она прикрыла глаза и, полусидя на полу перед кроватью, застонала.
Всё дело в этом сне. Зачем она там дрова колола? Зачем?
В доме давно нет печи, давно уж проведён газ. Дом тёплый, двор нарядный. Что ж она его дровами-то заваливала?
И тут вдруг пришло, как озарение.
Вот оно. Вот оно! Уж забыла. Столько лет ждало и пришло возмездие.
И сон, и ноги, всё совпало.
Было это в пятидесятые. Тогда на их большую деревню, на колхоз обрушились все напасти разом. Год был неурожайный, пропали и поля, и огороды. Мороз ударил по весне, полегло всё.
А, как известно, беда одна не ходит. Арестовали у них всё колхозное начальство. Старый председатель знал тут всех и каждого, помогал, чем мог. В деревне осталось много эвакуированных ещё с войны, людям некуда было возвращаться. Председатель и им помогал.
Но колхоз урожая не дал – пошёл председатель по этапу за вредительство, а вместе с ним и агроном, и ещё несколько человек.
Нового начальства долго не было, а потом понаехали чужаки и начали свои законы устанавливать. Да такие странные.
Запретили дерево в лесу рубить совсем, запасайтесь, де, хворостом, да чтоб не толще руки, или сушняком.
А зима лютая, разве без дров протопишь сушняком да ветками?
Кого с топором в лесу ловили – арестовывали. Колхоз дровами не помог никому. Мужики и бабы лазали по лесу в поисках веток. Вскоре лес вблизи весь был очищен от кустарника, в ход пошли плодовые деревья, кусты, забор, сараи, мебель.
А морозило всё сильнее.
Люди сходились семьями, чтоб топить один дом, но дерева всё равно не хватало. В деревне, где вокруг стояли вековые ели, люди гибли от холода.
Молодой муж Нины с фронта не пришёл, хоть и забрали его в 44-м, осталась она одна с дочкой. Родни тут не было. Она разобрала и сожгла уже сарай и не знала, как смотреть в глаза оголодавшей Поле. Топить печь было совсем нечем. Хворосту хватало только на – согреть кипяток.
Но вот среди зимы в деревню приехали рабочие - лесорубы и начали валить лес. Они работали несколько дней, загружая телеги дровами и отправляя их в сторону города.
Вокруг лесорубов постоянно крутились местные: кто щепу подберёт, кто ветки обрубит. Оставив дочку, сходила раз туда и Нина, но пришла почти с пустом. Надо было договариваться, платить что-то взамен за возможность обрубить ветки, там была целая очередь страждущих. Нину и близко не подпустили.
А через пару дней она из окна увидела: бегут люди с санками к лесу, к повалу, прям толпами бегут. Схватила санки и помчалась тоже, забыв, что в бурках лёгких на босу ногу.
Одна помчалась, худющая болеющая Полинка – какая помощница!
А на повале и правда давали дрова. Вставай в очередь, нагребай, сколько увезёшь и кати. Кто-то напоследок команду дал – местным дров наколоть. Да только спешили лесорубы, сказали –недолго тут поработают.
Народ как с ума сошёл, грузили санки с горой, шуровали тут целыми семьями. А Нина одна. Заволновалась, что сейчас ходку всего одну домой сделает, вернётся, а нет уж дров.
Нагрузила полные санки и домой почти бегом. Там выгрузила, подтащив сани к крыльцу, бечёвку схватила и опять к лесу. Нагрузила вторые, опять домой. Руки-то в варежках, а про ноги и думать забыла, быстрей бы, пока не все дрова разобрал народ.
И вдруг видит навстречу ей мальчонка лет семи санки везёт, да и перевернул прям перед ней дрова в сугроб. Видать, мать нагрузила, а он не справился.
– Давай я тебе помогу, давай, на мои клади. А ты иди к матери, нагружай опять, я свезу к вам, подмогну тебе.
Мальчонка обрадовался:
– Наш во-он дом, где крыша кривая, третий сзаду, – и опять побежал к лесу.
А Нина повезла дрова к себе. Мальчик был из эвакуированных, ни он её, ни она его не знали. А потом опять его встретила, уж ближе к лесу, а он ей:
– Теть, а может подмогнёте опять?
– Подмогну..., – она быстро переложила дрова к себе на санки и опять – домой.
Больше мальчонку она не видела, да уж и бояться стала. Несколько ходок получилось сделать самой.
– Эх, давай давай девка, беги, иначе не успеешь по-новой, заморозишь красоту, – орал дядька-лесоруб.
Вот только, когда отогрелась дома, когда ноги загудели неистово, поняла – обморозила. Они пошли белыми пятнами, закололи иглами и онемели от жуткой боли.
Бросилась она к тому углу, где раньше у бабки мужа стояли иконы, которые пришлось спрятать в сарае, и стала молиться:
– Господи, не дай околеть! Кто ж без меня дочку вытянет? Господи, помоги! Отведи болезни. Потом ноги возьми, потом, вот только дочь вырастить дай, зиму пережить дай!
Она молилась и плакала, била поклоны и стонала от боли.
О мальчишке, которого почему-то она про себя назвала Митей ( слышала от кого-то из эвакуированных это имя), она Богу не сказала. Но про себя думала – за него наказывает. За Митю эвакуированного.
Бог услышал. На губах и глазах вскоре вылезли чиряки. Но разве это болезнь!
Главное – ноги отошли и сама не свалилась. Дрова спасли.
Мите на глаза она старалась не попадаться, мало ли, хватились же, чай, дров. Это он по-глупости и наивности не догадался, что тётка не помогает ему вовсе, а наоборот – ворует. А родители? Вдруг признает да пальцем покажет.
Но вскоре его семья уехала из деревни вовсе. А Нина никому в своей жизни этот случай так и не рассказала. Вот только сама ещё долго вспоминала этот свой грех.
На исповеди была в церкви и тоже мимо этого случая прошла, как будто и не с ней было.
Но никогда больше не хитрила. Как такая где возможность появлялась, сразу этот случай в голове – Митя. Честно жизнь жила, порядочно.
А сегодня всё совпало. Вот он – сон, где дров столько, хоть ешь. Вот они ноги, которые так окоченели, что выть хочется. Но выть не получалось.
Вернулась дочь. Началась суета. Она позвала соседа, мать водрузили на койку. Та показывала на ноги, а дочь никак не могла понять, что она хочет.
– Да потерпи, мам. Сейчас врач приедет.
Мать махала руками, что-то объясняя.
– Что? Я вижу, что ног не чувствуешь....Что? Я не понимаю.
Наконец дочь догадалась дать матери ручку и блокнот. И та нацарапала "грелка".
Ноги запихнули в электрогрелку - валенок, постепенно по телу начало расходиться тепло и Нина уснула.
Во сне по их сегодняшнему летнему двору ходил весёлый Митя. Так явственное его видела. Он собирал поленья на санки. Он пробовал их катить, но было лето и санки не ехали. А он смеялся от этого и смотрел на Нину.
– Мам, мама! Проснись, пожалуйста! Врач приехала.
– Нина Егоровна, что случилось? Ответить можете?
– Могу, – слабо сказала Нина.
–Ох ты! - ахнула Полина, – Так ведь мычала, вообще не говорила, это как же...
– Ноги чувствуете? – врач пощипывала ногу.
– Чувствую, холодная у вас рука.
– Да это Вы тёплая от грелки.
В больницу Нина ехать отказалась. Обещала лечиться дома. Вскоре она встала на ноги.
– Видать Бог меня простил, Поль.
– Ох, мам, да все мы – грешники. Тебя-то за что прощать? Почти святая ...
– И Митя, видать, простил, – задумчиво добавила баба Нина.
– Какой Митя?
– Эвакуированный. Он улыбался мне, Поль.
Пожилая уже дочь Полина слушала рассказ матери и утирала глаза кончиком кухонной скатерти.
– Простил, мам. Точно простил. И боль отпустил.
автор Рассеянный хореограф
#авторскиерассказы
Следующая публикация
Нет комментариев