Предыдущая публикация
Ковыли
Когда мы с Эрном поселились на хуторе, я, признаться, по уши залез в ремонт. Хитте уже не был похож на дом моего детства. Он перекосился и скукожился, что твой дырявый башмак. Я без устали работал рубанком, стамеской, молотком. А Эрн шатался по округе. Сбредал с куском хлеба поутру и возвращался в сумерках. И я уж был доволен тому, что обидеть моего сыночка было некому. По эту сторону фьорда мы жили одни.
Потом пришли роботы. То ли для того, чтобы измерять уровень радиации, то ли для изучения состава воды и почвы. С виду они выглядели безобидно, и хотя у меня ёкнуло что-то в груди, я отогнал грешные мыслишки. Ну, играет Эрн с роботами… В городах детишкам можно, а тут, на пустошах, нельзя?
Странные были эти игры. Несколько роботов сцеплялись между собой центральными короткими щупальцами, а боковые причудливо переплетали, образовывая колесо из своих металлических корпусов. Такое колесо катилось по пустоши, немного подпрыгивая, а Эрн подгонял его палкой. Но с каждой игрой диаметр колеса странно увеличивался, оно уже оставляло глубокие борозды, катилось медленно и норовило упасть на Эрна.
Эрн придумывал подвешивать сцепившихся роботов на самую вершину заброшенного ветряка, на место снятых с него лопастей. Это немыслимое металлическое колесо вращалось часами. Вращалось и не падало. А Эрн глазел на этот сияющий плоский блин из слившихся воедино корпусов. Радовался и хлопал в ладоши, что-то пел на неизвестном мне языке. И так я узнал, что Эрн у меня не немой.
От радости не знал, что и сказать. И поделиться не с кем! Как была бы счастлива моя покойная Олла: сын пусть дурак, но хотя бы не безгласный.
Я догадался, что Эрн копировал звуки, которые издавали роботы. Гортанный щёлк и посвист, от которого мои уши заворачивались в трубочки.
Может, мы с Оллой зря руки опустили? Когда Эрн родился, все говорили нам: «Ну что за урод, да оставьте вы его в приюте». Но мы-то своих не бросаем. Жили-были, мучились-радовались. Пока Олла не умерла, я был почти счастлив. А когда умерла, приехал сюда, на пустоши.
Хитте старая, но ремонту подлежит. Воздух чистый, свежей воды — в избытке. Рыба косяками ходит. Никакого шума, кроме ветра в соснах да мычания Эрна. Изредка к нам ленсман приезжал да Клаус, мой младший брат, наведывался. Ленсман по делу, а Клаус привозил продукты из города да кой-какой инструмент.
Один раз Клаус пробыл у нас два дня, а когда назад засобирался, то затянул неприятный разговор.
— Эрн меня тревожит.
— А что не так?
— Разговаривает он. Предложениями говорит, сносно даже. Раньше мычал только. Теперь вздор несёт. Про экзоскелеты, про ковылей каких-то.
— Я и слов таких-то не знаю, — смутился я.
— Ты ему радио включай пореже.
Вечно Клаус так. Нет бы порадоваться за племянника! Не стал я брату возражать, а хотел показать ковылей, то есть этих роботов. Это Эрн им недавно имечко придумал. Надо сказать, что удачное имечко. Но ковыли как на грех попрятались, и за два дня ни разу на глаза не попались. Возле ветряка было пусто и на берегу. Я хотел было рассказать Клаусу про роботов, спросить, может, он знает, что за исследования у нас тут ведутся. Но мне словно кто-то рот запечатал. Эрн и вовсе дома сидел, смирнехонький. А как Клаус уехал, сразу собрался и ушёл.
Потом к нам ленсман приехал собственной персоной. Прошёлся по острову, всё без происшествий. Спросил у меня, что новенького, и я начал ему про научные исследования почвы и воды толковать. А ленсман мне отвечает: «Совсем от одиночества ты тут сбрендил». Я и заткнулся. Сели мы в баньке, надрались да и проржали до утра, как жеребцы в стойле. Наутро с тяжелой головой и двумя бутылками самогона ленсман к себе уехал, а я и успокоился. Если он не встревожился, то и мне нечего переживать.
Дела у меня вообще-то хорошо шли. Только с ремонтом крыши я немного затянул. Вроде залатал, но первый же ливень наделал мне убытку. На следующее утро, пока я перины сушил, пришли ковыли, забрались по стенам на своих щупах и давай стучать да погромыхивать. За час управились с ремонтом, любо-дорого смотреть. Отличные работники: кормить не надо, самогона не просят, только щёлкают да посвистывают.
С души камень свалился у меня. И я за погреб принялся. Мне на зиму и капусты наквасить надо, и рыбы насолить-навялить. В городе погреб ни к чему, а Клаус с продуктами ко мне не наездится. Только стал котлован копать, как приходит ко мне Эрн и воет волком.
Ох, я и испугался. Вообще-то мой сынок полоумный сроду котёнка не обидит, комара не убьёт, а тут держит свёрток, из которого сломленное щупальце ковыля торчит. Я развернул тряпку, и меня чуть не вырвало. Внутри — панцирь ковыля, а из него льётся какой-то серо-зеленый студень. Я на Эрна накричал: «Что ты наделал, дурень безмозглый!» А он лишь головой мотает из стороны в сторону: «Не хотел…»
Я головой кручу, куда бы этого робота спрятать, как уже на порог хитте ковыли пожаловали. Целая делегация. Стоят и поскрипывают своими металлическими сочленениями. Я сразу догадался, что они пришли за свёртком. Ссыкотно мне стало. Но ковыли потоптались-потоптались да и прочь пошли. А Эрн с останками панциря поплёлся за ними. Я хотел его догнать, но меня словно к месту пригвоздило.
Прошёл час, потом второй. Эрн всё не возвращался. За окном уже легли лёгкие сумрачные тени. Время уже было ужинать да в койку. И тут почуял я, что ноги мои снова меня слушаются, встрепенулся, натянул на уши оленью шапку мехом внутрь, застегнул куртку у ворота. Я вышел из хитте и плотно затворил дверь. Было ветрено и неуютно, но я бодро зашагал в сторону заброшенного ветряка, куда до этого направился Эрн. Ни топорика, ни ружья я с собой не взял, что в них толку-то?
Я шёл и думал, что за напасть такая эти ковыли, принесла же нелёгкая их в наши края.
Эрна я действительно нашёл у мельницы. Он сидел на большом валуне. Лопасти деревянной ветхой конструкции валялись где попало, и на них падала моя косматая серая тень. На вершине ветряка крутился странный серебряный диск из ковылей, сцепившихся друг с другом. Я потряс сына за плечо. Он посмотрел на меня и сказал, сопровождая свои слова лёгким пощёлкиванием языка.
— Дома у нас есть молитвенные шесты. Здесь таких нет, но есть то, что люди называют ветряком. Когда садится солнце, мы выполняем ритуал слияния. Потом Ахнанестенсуатра велит расцепиться и разделиться. Каждый даёт свою часть, и так появляется новый ковыль. Когда умирает один из нас, мы проводим ритуал слияния дважды.
— Эрн, что с тобой? Почему ты говоришь не своим голосом? Пойдём отсюда, — попросил я и потянул его за рукав.
— Идти некуда и незачем, всё будет хорошо здесь, — ответил мой сын и отвернулся.
Несколько часов в безмолвии, нарушаемом только порывами неутихающего ветра, мы с Эрном смотрели на дикий обряд. Потом Эрн встал и забрался по лестнице на самую верхотуру. Неловко, боясь свалиться, он снял колесо и опустил его на землю. Я хотел ему помочь, но тот остановил меня жестом. Эрн закатил колесо внутрь мельницы и закрыл за ним дверь.
— Скоро нас будет много, — сказал он удовлетворённо, — и нам будут нужны новые молитвенные шесты. И новые люди, чтобы помогать нам. Для начала.
#ИринаСоляная
Следующая публикация
Комментарии 1