Под ударами морщинистых кулаков сотрясались тесовые ворота. Запертые, они стали последней преградой на пути разгневанной бабки Марфы.
— Лукерья, а ну отворяй! Знамо, что ты на дворе! И паскудницу свою выводи немедля! — надрывалась старуха, продолжая колотить по тёмному от времени и дождей дереву. — Как есть последнего кабанчика лишили, ироды-ы-ы!
Лукерья покосилась на дочь. Та сжалась под материнским взглядом и на одном дыхании выпалила:
— Ни при чем я тут, мамка, ни при чем! Третьего дня к бабке Марфе бегала за простоквашей…
— Ох и доведёт тебя твой длинный язык до погибели! Да и меня заодно, — прошипела Лукерья и отодвинула тяжёлый засов.
Скрипнула щеколда. Марфа толкнула было калитку, но молодая дородная Лукерья сдержала гневный натиск соседки.
— Чего орёшь, полоумная? Зарезали, что ль, кого, уж не тебя ли?
— Ты зубы-то не скаль, Аграфену сюды тащи. Вот я ей хворостиной задам, коли родители не научали ничему.
Рыжая Груня, девяти вёсен от роду, затаилась подле матери и почти не дышала, крепче прижимаясь к цветастой юбке. За широкими Лукерьиными бёдрами суровая бабка её не сразу углядит. Да и мать рассудит по справедливости.
Знавала девчонка всякое наказание: и Марфину хворостину, и тяжёлый сапог деда Григория, и вожжи кузнеца Матвея.
Вот с Матвея-то Данилыча всё и началось.
Аккурат после Рождества подженился молодой сирота-кузнец на пришлой девке Глашке из соседней деревни. А уже к Яблочному Спасу благополучно разрешилась Глашка от бремени. Родила кузнецу богатыря-наследника. Повитухи пошушукались для порядку, мол, вправду ли Матвеев сын. Однако парнишка появился на свет с чёрными волосёнками, точь-в-точь как у покойного кузнеца Данилы.
В день крестин новорождённого любопытная Аграфена пасла гусей на лугу недалеко от церквушки. Едва молодые родители вышли за ограду и направились к телеге, девчонка к ним подскочила:
— Тётка Глафира, позволь на младенчика одним глазком взглянуть.
А как пеленочку-то с личика убрали, так Груня тут же и брякнула грубым голосом:
— Не своего ты сынка крестил, Матвей Данилыч. Гулёна твоя от Федьки Багульника дитё понесла.
Выпалила дурные слова, рот ладошкой зажала и бегом бежать.
Кузнец-то здоровее малютки. В три шага Аграфену нагнал да и огрел по спине вожжами:
— Язык твой поганый! Пошла вон, бестолочь.
Пока мать препиралась со старой Марфой, Груня ещё и про сапог деда Григория вспомнила. Не позабыть, коли прям в лоб прилетело единым махом! И шишка вздулась, и посинела тут же.
Через неделю, правда, Григорий с повинной заявился. Сразу опосля похорон.
Клавдия, жена его, всё скакала молодой козочкой, хоть и по весне шестидесятые именины справила. А в мае занемогла на пустом месте да и слегла.
Лукерья в тот день напекла старикам шанежек да блинов и отправила гостинцы с Груней. Только девчонка на Григорьев двор ступила да как заголосит дурниной:
— Ой, да на кого ж ты нас покинешь, матушка! Ой, да как без тебя старый Григорий завтрева очухается…
Долго бы может ещё голосила, да тут ей старик в лоб-то сапогом и зарядил.
А бабка Марфа всё напирала на калитку, требовала расплаты с обидчицей.
— Грунька, вылезай немедля!
— Уйди, Марфа, уйди, пока добром прошу! Вернётся мой Филька с дальнего кордона, вот с дочкой и сладит.
— Кабана моего кто с того свету вернёт, ироды? Единственная скотина была! Как зиму зимовать теперича?!
Тут Лукерья и сама будто озверела:
— Окстись, дурная баба, какой он у тебя единственный? Полон двор хозяйства. А поросята у всех хозяев мрут нынче как мухи. Поветрие, говорят, по деревням.
— Кто сказывает-то, небось оглоедка твоя? Язык бы ей повыдрать бешеный! Чтоб вам всем пусто было!
Плюнула Марфа смачно и яростно прямо под ноги молодухе и пошла восвояси. Однако хоть и гневалась старуха на девку, но правду в её словах чуяла. В четырёх дворах на соседней слободке курей единым днём как скосило. Да и поросят полегло немерено.
Лукерья тем временем заперла ворота и обернулась к дочери:
— Сколь раз твердила, коли гложет тебя мысля какая нехорошая, сперва мне сказывай. Поняла ли? — Аграфена торопливо кивнула. — Вот вернётся скоро отец…
— Не скоро он, мамка, вернётся. На дальнем кордоне посейчас одного мужика сосной придавило…
Лет полста ещё схлынет, вот тогда-то к Аграфене Филипповне вся округа за советами ездить станет. А пока…
— Грунька, замолчь! Язык твой длинный, бесстыжий!
#anna_alexandro@diewelle0
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3