Каждое утро на крыльце стоял бидон молока. Свежий хлеб мать возницы приносила через день.
Оля и Ида вышивали. Павел писал стихи. Бумаги было мало, он мельчил, потом долго разбирал написанное, иногда рвал на мелкие кусочки и бросал в печь.
Ида о себе рассказывать не торопилась. Разговаривали мало, но даже от этих разговоров Павлу было хорошо. Он не позволял себе смотреть на девушку, не позволял подходить к ней близко. Сторонился. Иногда их взгляды встречались, тогда Ида отводила глаза и краснела.
Прошёл месяц. Наступил апрель. Резко потеплело. Мать возницы, худенькая старушка, спросила у Павла:
— Огород садить будешь? Картошка, репа… Всё сгодится!
Павел пожал плечами:
— Не могу я…
— Ох, — вздохнула старушка, — барское племя ещё не перевелось. Руки-то у тебя натруженные какие! А сажать не умеешь. Бери своих, пошли в огород, картошку посодим. Морозов уже и не будет. А жрать захочется, вспомните бабу Нюшу.
Павел уже умело держал лопату. Оля и Ида бросали маленькую морщинистую картошку в ямки. Иде было нелегко. Она тяжело вздыхала, иногда плакала. Оля её успокаивала, обнимала.
Всё свободное за домом место засадили картошкой. У крыльца в двух цветочных клумбах баба Нюша воткнула маленькие бузлучки лука.
— Вспомните бабу Нюшу летом, когда жрать будет нечего…
Ида после посадки картошки лежала почти два дня.
— Тяжело мне, — жаловалась она Оле, — непривыкшая я…
— Труд всё лечит! — вмешался в разговор Павел. — Всё лечит труд: и дурь, и лень…
В мае радовались первым всходам.
Не выкопав картошку, посаженную весной, в июне посадили ещё. Баба Нюша руководила всеми и приговаривала:
— Вспомните бабу Нюшу…
Яков не приезжал. Павел до сих пор был зол на него за Марию, за неожиданный «подарок» в виде мешочка с золотом. И ведь ни одна вещь не пропала, ни одна… Мария тогда с радостью взяла все украшения, спрятала. А Яков, получается, знал где она. Скрывал…
Павел несколько раз порывался отправиться в город сам. Но Оля отговаривала, упрашивала:
— Папи, живём мы тут как у Бога за пазухой. Никто нас не трогает! Ты посмотри, как эти бедные немцы мучаются!
— Где ты мучение увидела? — интересовался Павел. — Живут себе и живут. Ломают старые дома, убирают. И мы не сидим на месте. Вон сколько посадили всего!
— Мы и так выживем, если делать ничего не будем! А они нет, — спорила Оля.
Павел согласился, спорить не стал. Он так и говорил мало, редко поддерживал разговоры Оли и Иды.
Почти всё время, которое не нужно было проводить в огороде, Оля и Ида вышивали. Баба Нюша забирала готовые изделия и относила на ярмарку. Деньги забирала себе, на них покупала продукты. Два раза приезжал возница, приветствовал переселенцев и уезжал. На вопросы Павла о Якове отвечал:
— Ещё не время…
В конце июня баба Нюша сказала, что пора копать картошку.
— Петухи пропоют, и поднимайтесь!
Чтобы как-то облегчить труд своих девчонок, Павел спать не ложился. Ночью пошёл в огород. Лопатой срезал всю картофельную ботву, сложил у крыльца. Решил, что урожай собрал.
Когда утром баба Нюша ругалась непристойными словами, он понял, что нужно было выкапывать картошку. Ему было очень стыдно. Ругал себя за невнимательность.
Оля хохотала, баба Нюша после ругательств тоже рассмеялась. Одному Павлу было не по себе. Ида тоже смотрела на него улыбаясь.
«Облегчил труд…» — ругал себя Павел.
— Хороший урожай, — восхищалась баба Нюша, рассматривая выкопанную картошку. — Ну теперь без меня справитесь в октябре.
— А вы нам не поможете? — поинтересовалась Ида.
— Да куда мне… Я своё отжила.
В тот день баба Нюша уходила так, словно прощалась.
Обошла дом вокруг несколько раз. Показала Павлу где и чем подмазать, чтобы по осени мыши в дом не проникли.
— Прощай, барин… Ох и насмешил ты меня сегодня!
Баба Нюша хихикая пошла домой.
Ночью в деревеньке был пожар.
Первым загорелся дом бабы Нюши, потом огонь перекинулся на два заброшенных дома и почти дошёл до жилого домика, где жили немцы.
Пожар тушили всей деревней.
Павел, Оля и Ида помянули бабу Нюшу.
Её сын о случившемся не знал. Не приехал.
Ида оплакивала бабу Нюшу так, словно она её близкая родственница.
Оля не могла её успокоить, вмешался Павел.
В тот день он впервые поцеловал девушку. Она перестала плакать, замерла.
На её длинных ресницах висели жемчужины-слезинки. Павел как-то неосторожно попытался убрать их пальцами и поцарапал Иде глаз. Она вскрикнула. Павел ошарашенно отпрыгнул от неё.
Но девушка кричать перестала, подошла к Павлу и попросила:
— Поцелуйте меня, Павел Андреевич!
***
Яков приехал только в начале сентября.
За те месяцы, которые они с Павлом не виделись, Яков поседел, как-то почернел.
— Живучие вы, — сказал Яков, обнимая друга.
— Живём, да… — ответил Павел.
Он решил не затягивать с объяснениями. Вытащил из кармана мешочек с золотом, потряс им перед носом Якова и недовольно произнёс:
— Скрывал от меня, да? Скрывал Марию? Небось сам с ней таскаешься, а мне говоришь, что сбежала. Вот такой ты друг.
Яков смотрел на мешочек и крутил у виска.
— Таскаюсь, ага… Глашу свою вот нынче утром вытащил из постели одного чёрта. А ты прицепился ко мне со своей Марией! Это при обыске у неё найдено было. Всё было к делу приложено. Я забрал только твоё! Мало ли, продать бы пришлось. Это хорошо, что всё так вышло ладно. И дом у вас, и огород. Жалко только бабу Нюшу да сына её. В один день Бог к себе их забрал. Не знаю я, где твоя Мария! Не знаю! Вместо благодарности чуть в лоб не получил!
Павел извинился. Впервые в жизни извинился перед Яковом. Даже как-то легче стало. Стал думать о том, что если бы не Яков, то неизвестно как сложилась бы жизнь.
Яков искренне удивился тому, как Ида за столом ухаживала за Павлом.
— Вот вам, Павел Андреевич, мой кусочек сахара, вот вам ещё кипяточек.
Когда Яков сказал, что можно возвращаться в город, Павел отказался.
— Давай мы ещё тут побудем? Чего там в городе делать?
— Как это чего? Работать! Листву убирать, снег чистить. Свадьбу сыграем. Вроде как Иде Серафимовне больше не стоит бояться. Можно вернуться к имени, данному матушкой и отцом, не так ли?
Ида опустила голову, отодвинула от себя тарелку, что-то пробормотала и вышла из-за стола.
Павел встрепенулся, хотел было пойти за ней, но Яков остановил его:
— Пускай идёт, потом миловаться будете. Мне наедине с тобой надо побыть. А бабу обиженную легко приласкать. Сам и без меня знаешь.
— Козёл вы, дядя Яша, — выпалила Оля и побежала за Идой.
Яков тяжело вздохнул и произнёс:
— Козёл так козёл… Такой и есть. Сложные времена, Пашка! Я вот за несколько месяцев постарел. Выбрал себе работу такую, сам виноват. Новую страну строить нелегко… Всё норовят некоторые вернуться назад. А пути назад нет…
Был среди нас предатель. Шпион. Я быстро догадался, остальные не верили. Нужно было его напоить и забрать бумаги. А как сделать это, если он даже не ел в столовой нашей? Ничего не поделать, насильно не запихнуть.
Придумали праздник. Область наша передовой оказалась по многим показателям. Наградили достойных, устроили посиделки. Этот пришёл. Нужно было как-то его увлечь.
Глаша вызвалась. Моя Глаша… Сама придумала, как она его охмурит, как документы заберёт. Всё у неё получилось для первого раза неплохо. Шпион этот наливал себе из своей фляжки, занюхивал рукавом.
Глаша перед ним чуть ли не танцевала. Я ревновал, но знал, что так нужно, что это для партии.
Он долго не сопротивлялся. Легко ведомый моей женой уединился с ней в кабинете. Перед тем как уйти в кабинет, хлебал и хлебал из своей фляги. Я нервничал. Глаша была спокойна.
—Всё хорошо, — шепнула Глаша перед уходом в кабинет.
При себе у шпиона ничего не было. По словам Глаши он сразу уснул. Она его обыскала и вышла.
Я был расстроен. Чёрт этот попался сегодня утром. В своей квартире с моей женой.
Она носила ему мои документы, он переписывал своим почерком и отдавал ей. Глаша возвращала их обратно. В это утро она несла ему бумаги вместо того, чтобы пойти в столовую. А я дурак не придавал значения тому, что она опаздывает часто.
Вот такие дела, Пашка… Ненавижу её и люблю одновременно. Чуть не убил… Забрали её. Не хочу видеть, слышать её. Пусть посидит там. Детей жалко. Как я ними теперь?
Яков вдруг положил руки на стол, склонил голову и заплакал.
Продолжение
тут #лютыйфевраль
Комментарии 5