Предыдущая публикация
Шалунья.
В пятидесятые годы мой дядя был директором совхоза. Совхоз имел два отделения – Первомайское и Вознесенское с разными сельскохозяйственными направлениями. В Вознесенском выращивали овощи, фрукты, зерновые, держали крупный рогатый скот (молоко от коров из их фермы – вкуснейшее в районе). А Первомайское славилось в области и далеко за ее пределами коневодческим заводом, который готовил гунтеров*, и гусиной фермой.Гусям-лебедям, как их называли, жить было вольготно. В их распоряжении находились три прекрасных ставка и зелёные поля с разнотравьем, которое они с превеликим удовольствием щипали. Был среди них один очень важный гусь. Ходил подобно генералу перед строем солдат. Этого гуся лапчатого женщины так и прозвали «Генерал». И он настолько привык к своему прозвищу, что стоило крикнуть: «Генерал, веди своё войско на ночлег» — как он расправлял крылья и издавал такой громкий клич, что «войско» слышало его в конце поля.
В ответ дружно гоготали и шли к ферме. Забавный был гусь – любимец птичниц и детворы совхоза. Но молва о его «гениальности» шла не за умение откликаться на свою кличку громким «го-го-го…» и руководить «войском» пернатых, а исключительной любовью к лошади Шалунье.
В одно и то же время он отделялся от общей группы птиц и стоял, словно на посту, на краю поля. Вытягивал шею и прислушивался. Женщины, видя Генерала в таком ступоре, говорили: «Пётр Пименович с Шалуньей едут к нам». И точно. Вскоре из-за лесополосы появлялась голова Шалуньи, а затем восседавший на бидарке** дядя Петя. Гусь при их появлении взмахивал крыльями, словно хотел взлететь, раскрывал их во всю ширь и, словно планер, бежал навстречу Шалунье.
И пока дядя Петя решал с женщинами хозяйственные вопросы Генерал и Шалунья мирно «беседовали». Это надо было видеть! Шалунья наклоняла голову к гусю, издавала тихий гортанный звук, а гусь в ответ гоготал и клювом, словно гладил, ощипывал морду Шалуньи. Дядя иногда ради продления их общения задерживался на ферме и каждый раз удивлялся их дружбе: «Надо же какие отношения! Словно знают друг о друге то, чего не знаем мы. Удивительный мир природы!» Гусь всегда провожал их до дороги, а потом возвращался к своим сородичам.
Откуда привезли в совхоз Шалунью, точно не помню. Но то, что она прошла войну, знал каждый. Об этом свидетельствовали два больших шрама – на правой ноге и на крупе. Гнедая красавица, умница. Слушалась людей подобно тренированному псу. Коневоды берегли её как зеницу ока. И лучший овёс ей, и травку свежую специально для неё косили. Лелеяли и холили не для продления потомства. Возраст был не тот, который требовал здоровья и сил. Да и привезли её на завод вовсе не для этого, а на постоянное место жительства, как ветерана войны для реабилитации в санаторий.
Ей было позволено, в отличие от других обитателей завода, свободное передвижение по двору и за пределами оного. Вела себя достойно. Далеко никогда не уходила. Любила бывать около резвящегося на подворье молодняка, к которому она определилась нянькой. Зорко следила за проказами стригунков***. Стоило кому-то попытаться пересечь границу дозволенного, бежала за ним и возвращала во двор.
Откуда у неё такое понимание долга, можно было только догадываться. Сопроводительных документов с её биографией никто не дал, кроме клички «Шалунья». Просто отправили доживать. Списали. Все понимали это. «Доживать и списали» — вслух никто не произносил, боялись, что Шалунья поймёт их значение.
Шалунья же словно знала об этом и старалась как-то «отодвинуть» старость. Резвилась с молодым поколением, воспитывала. Когда стригунки ссорились, разгоняла их в разные стороны. А начавшего потасовку, отталкивала мордой и ещё некоторое время стояла около него ожидая, когда тот успокоится. Бывало тихонько ржала и жеребята бежали за ней по кругу, как по манежу цирка, связанные друг с другом невидимой кордой****.
То, что Шалунья не позволяла себе есть дармовой хлеб, определилось вскоре по её прибытию на завод. Как-то подошла к качалке*****, которая стояла во дворе, и стала как вкопанная. Попытались увести, но не тут-то было. Проявила твёрдость характера и стояла до тех пор, пока Сидорович (тренер) не догадался принести сбрую. Запрягли её в качалку и Шалунья ожила. С такой лёгкостью пошла, словно и не было долгих лет жизни. В этот момент напоминания Шалуньи о своей надобности людям, приехал на «Газике» дядя Петя.
Увидел Шалунью и не мог глаз отвести от красоты хода этого животного. С восхищением смотрели на неё все рабочие. Она, каким-то своим чутьём уловила эмоциональный настрой присутствующих. Приостановила бег, подняла правую ногу, опустила. Потом стала на левое колено и наклонила голову в реверансе. Услышав аплодисменты, покачала головой вниз, вверх. Мол: «Спасибо, спасибо за внимание. Я польщена!» Стало понятно, что Шалунья хочет работать.
Вот с тех пор, как только дядя Петя появлялся в Первомайске, Шалунья, услышав шум машины, радостно ржала и просилась к бидарке, на которой можно было ездить по полям. И они вдвоём объезжали поля и фермы. Дядя Петя не ездил на Шалунье — они работали вместе. По пути он рассказывал ей о проблемах и планах совхоза. Шалунья в ответ тихонько ржала: «Понимаю. Чего уж тут не понять. Работа у тебя не из лёгких».
О чём они ещё откровенничали неизвестно, но подружились сильно. Она в дяде Пете нашла настоящего друга. Да у неё все были друзья-товарищи. На что гусь лапчатый и тот поддался её дружелюбию.
Приближались майские праздники. Кто помнит те годы, тот знает, что к таким праздникам организовывались районные выставки достижений. И в нашем районе колхозы и два совхоза показывали свои достижения перед партией и народом. В районе для таких выставок даже стационарные павильоны построили, в которых потом продавали дары природы своего хозяйства. И здесь тоже витал дух соревнования. Павильоны отличались друг от друга вывесками и своим убранством, подобно одеянию Золушки и Принцессы.
Праздник начинался на стадионе с демонстрации. Руководители района стояли на трибуне, а по беговым дорожкам вокруг футбольного поля шли колонны рабочих и колхозников с флагами и транспарантами, славящими партию и информирующими о достижениях хозяйства. Возглавляли свои колонны – председатель, секретарь парторганизации, главный агроном и герой труда, если таковой имелся.
Дядин совхоз был неизменно в конце всех хозяйств и на приличном расстоянии от впереди идущих. Ибо его колонна была особенной. Совхоз показывал своих лошадей, на которых восседали наездники, для которых позже организовывали доги (скачки на короткую дистанцию). И проводились эти скачки после песен и плясок артистов из Дома культуры района и сельских клубов.
В этот год руководство дядиного совхоза изменило своё «шествие». Секретарь парторганизации и агроном восседали на лошадях, а дядя на качалке вместе с Шалуньей возглавляли колонну. Наездники были уже на средине беговой дорожки, когда заиграл духовой оркестр, возвещая о завершении первой части праздника.
Вдруг Шалунья остановилась и начала танцевать. На дядино: «Но!» и «Шалунья, вперёд!», — никакой реакции. Тогда тренер соскочил со своей лошади, освободил её от упряжи. Господи! Что она только не выделывала! Здесь были: кантер, тропот, трусца, траверс, каприоль******. Было видно, что этот прыжок дался ей с большим трудом. Мышцы дрожали, но Шалунья продолжала делать то, что умела, чему была обучена. Потом она стала на левое колено, а правую ногу выставила вперёд и положила на неё голову.
Надо ли говорить, что присутствующие замерли от увиденного. Тишина была такая, что слышалось чириканье воробьёв.
И вдруг над стадионом разнёсся крик:
— Шалунья, это ты? Господи, Шалунья, я же думал, что тебя уже нет в живых!
Со стороны зрителей «бежал», если можно так охарактеризовать бег сильно хромающего, человек с тросточкой. Услышав этот голос, Шалунья напряглась. Поднялась с колена и побежала навстречу человеку зовущему её. Встретились! Мужчина обнимал голову Шалуньи, целовал, плакал, что-то ей говорил и всё гладил и гладил её голову и гриву. И она целовала его лицо. А когда положила голову на его плечо, то было видно, как по её щекам текут слёзы.
Встретились двое: пожилой, израненный солдат и постаревшая в шрамах лошадь. И только им двоим было известно, какое испытание они вынесли и как они страдали от разлуки. Вероятно, помнили об этом всегда и поэтому узнали друг друга через много лет. А теперь стояли и плакали от радости встречи.
Все присутствующие на стадионе встали в знак уважения к ветеранам войны – человеку и лошади!
… Позже мы узнали, что Георгий Иванович служил в кавалерийской части и прошёл почти всю войну с Шалуньей. После очередного боя и он и лошадь были тяжело ранены. Долго лечился в госпиталях, но требуется ещё время, чтобы укрепить здоровье. Врачи посоветовали ему юг. Он последовал их совету и приехал к родственникам в наш район. И временно, из-за отсутствия жилья, проживал у них. А о том, что встретит здесь Шалунью и предположить не мог.
Дядя Петя предложил Георгию Ивановичу жить в Первомайском, пообещав дать его семье один из строящихся домиков, а членам семьи предоставить работу .
— Так что решайтесь, Георгий Иванович. У нас конезавод. Если по состоянию здоровья сможете работать, то милости просим. Нам такие тренеры нужны. Ведь это Вы научили всему Шалунью? Будете ухаживать за ней.
— Да её и учить особо не пришлось. Понимала всё с полуслова. Господи, какое же это счастье, что она жива! Я благодарен Вам, Пётр Пименович, за такое щедрое предложение – жить и работать в вашем совхозе. И отдельное спасибо за счастье быть рядом с Шалуньей.
Надо было видеть, с какой радостью встретила Георгия Ивановича Шалунья. Она словно сбросила груз прошедших долгих тяжких лет.
Прошло много времени, но эта удивительная встреча человека и лошади, их дружба – не забылись.
Автор: Евгения Козачок
* — гунтер – лошадь для охоты и скачек.
** — бидарка – безрессорный 2-колёсный лёгкий экипаж.
*** — стригун – годовалый жеребёнок. Название связано со старинным обычаем
подстригать жеребятам гриву.
**** — корда – верёвка, на которой лошадь гоняют по кругу.
***** — качалка – экипаж на бегах.
****** — кантер – лёгкий галоп;
— тропот — неправильная рысь;
— трусца – неторопливый бег;
— траверс – ход лошади боком;
— каприоль – прыжок.
Следующая публикация
Нет комментариев