Предыдущая публикация
ПРЕДСТАВЛЯЕМ ВНИМАНИЮ РОДНЫХ И ДРУЗЕЙ ВТОРОЙ ТОМ «К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО И ГИТАРУ» РОМАНА «СКАЗ О ПОБЕДИТЕЛЯХ, ДЕТЯХ И ВНУКАХ КРАСНОАРМЕЙЦЕВ И КОМАНДИРОВ, ПОЛИТРУКОВ И КОМИССАРОВ» ИСТОРИКО-БИОГРАФИЧЕСКОЙ ЭПОПЕИ «ЖЕРТВЕННОСТЬ» ПОДПОЛКОВНИКА В ОТСТАВКЕ АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ИЩУКА, ВЫПУСКНИКА 3-го «БАДЕЕВСКОГО» БАТАЛЬОНА ВЫСШЕГО ПОЛИТИЧЕСКОГО УЧИЛИЩА МВД СССР – 1975 г.
и ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ОРДЕНОВ ЛЕНИНА И ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ КРАСНОЗНАМЁННОЙ АКАДЕМИИ им. В.И. ЛЕНИНА – 1985 г.
ЧАСТЬ ХV
Подполковник Александр ИЩУК
«ЖЕРТВЕННОСТЬ»
РОМАН «СКАЗ О ПОБЕДИТЕЛЯХ, ДЕТЯХ И ВНУКАХ КРАСНОАРМЕЙЦЕВ И КОМАНДИРОВ, ПОЛИТРУКОВ И КОМИССАРОВ»
Том II «К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО И ГИТАРУ»
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 июня 1984 года Василю Владимировичу Быкову присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот»
«...За большие заслуги в развитии советской литературы, плодотворную общественную деятельность и в связи с шестидесятилетием со дня рождения присвоить писателю Быкову Василию Владимировичу звание Героя Социалистического Труда с вручением ему ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
...Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Черненко.
...Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Т. Ментешашвили.
...Москва, Кремль. 18 июня 1984 года».
Продолжение романа:
12.91.2. «Долгая дорога домой»
Представляю отрывки из книги. С белорусского. Перевод и вступительная заметка Натальи Игруновой. Опубликовано в журнале «Дружба Народов», номер 8, 2003.
Василь Владимирович умер 22 июня.
Вот уж точно – от судьбы не уйдешь, догнала война.
«Я представитель убитого поколения», – сказал он о себе однажды. Он ненавидел войну – и всю свою жизнь писал о войне: «Дожить до рассвета», «Сотников», «Атака с ходу», «Мертвым не больно», «Знак беды»…
Это были книги не о прошлом, он писал о нас тогдашних и нас сегодняшних. Он жил в своём времени и, как и все, не был от него свободен. Но он понимал, как важно в любых условиях сохранить в себе человека, чувство собственного достоинства и совесть.
Он понимал, что правда о войне – «жестокая правда», но заставлял трудиться наши души. Это ценили в его книгах старшие современники («Все минется, а правда останется», – написал ему когда-то Твардовский), перечитывая книги Быкова, понимаешь, как это важно сейчас.
С ним не всегда хотелось соглашаться. В последние годы всё чаще хотелось поспорить. Но как бы ни задевала категоричность его суждений, ты понимал: это не поза, не расхожие слова, а убеждения. И это всегда вызывало уважение.
Комментарий автора к снимку сайта «Дорога памяти»: «Страничка командира огневого взвода армейской артиллерии – 1245-го истребительного противотанкового артиллерийского полка 10-й Отдельной истребительной противотанковой артиллерийской Криворожской ордена Кутузова II степени бригады Резерва Главного Командования, поддерживавшей войска 3-го Украинского фронта, лейтенанта Василя Владимировича Быкова».
Продолжение романа:
Ещё при жизни из его судьбы попытались сделать миф, из него самого – политический символ. А умер просто хороший человек, которого все мы в «Дружбе народов» любили и без которого жизнь будет другой.
Новая русская культурная жизнь не сентиментальна и не слишком разборчива: на новостных лентах информагентств сообщение о смерти Быкова шло рядом с информацией об ажиотаже вокруг очередной книги о Гарри Поттере. Журналисты определяли рейтинг: великий? выдающийся? знаменитый? всемирно известный белорусский? один из величайших прозаиков русской литературы XX века?..
Нужно быть очень молодым человеком, чтобы написать, что в советские годы он был «очень успешным литератором». Нужно смотреть на его жизнь как на главу из учебника литературы, чтобы взять на себя смелость утверждать – несмотря ни на что, он прожил счастливую жизнь.
Нужно быть людьми циничными, чтобы использовать его похороны в политических целях…
Но всё это суета.
Умер Василь Быков.
Умер настоящий писатель, потому что только настоящая литература заставляет думать о том, как и зачем ты живёшь.
Наталья ИГРУНОВА
«...Погожим июньским утром мы приехали на Украину…
Белые мазанки, тополя, непривычная слуху речь на станции, гоголевские ассоциации переносят в другой мир, романтичный и сказочный.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Лейтенанту Василю Владимировичу Быкову вручили орден «Красная Звезда», конец мая 1945 года».
Продолжение романа:
Не думалось тогда, что столько драматичного и трагического будет связано для меня с этим краем.
Не успел оглядеться, как следует посмотреть город и даже отыскать дядьку, как разразилась война.
Признаться, молодых это сперва не очень и пугало, только ж недавно была финская война, перед тем – освободительный поход в Западную Белоруссию, все завершалось триумфом побед. Победим и тут.
Тем более если нами руководит непобедимый товарищ Сталин. Но понемногу сделалось тоскливо, а потом и страшновато. Хотелось домой, ближе к родным местам, да не было возможности. Когда немецкий вермахт захватил Минск и Гомель, подступил под Киев, нас мобилизовали через военкомат. Сначала на оборонные работы. Где-то с месяц копали длиннющий и глубокий противотанковый ров, кажется, под Пироговкой. Который затем оставили, потому что немцы уже замыкали своё окружение Киевского котла…
Тысячные колонны 17-18-летних парней потянулись по пыльным дорогам на восток. Стояла южная жара. В сёлах и городках, через которые мы проходили, нас провожали женщины и девчата, давали еду, фрукты, махали платками. Некоторые плакали. Мы держались раскованно, вели себя вольно, шутили. Нас, горстку белорусов, никто не оплакивал, наши плакальщицы остались далеко. Но и украинки нас жалели и любили. На окраине старинного Глухова чернокосая украинка подбежала и поцеловала меня – это был первый волнующий девичий поцелуй в моей жизни.
Ночевали обычно в коровниках, на гумне, в уже опустевших школах. Хлопцы-украинцы очень красиво пели. Как бы ни были утомлены за день, в сумраке летней звездной ночи где-нибудь на краю села долго звучала самая любимая и знакомая «Розпрягайте, хлопцi, коней, та й лягайте спочивать, а я пiду всад зелений, в сад криниченьку копать». Как рассветет – подъём и в дорогу, покуда не появятся в небе немецкие коршуны.
Питаемся чем где придётся. Чаще самопасом. Был хороший урожай яблок, овощей. Забегаем в придорожные магазины, в которых почти пусто. Всё расхватали до нас. В Белгороде я попробовал купить фруктового чаю, который можно было есть, но застрял в толпе возле прилавка. Из-за этого отстал от колонны, а потом и потерял её. Пока бегал по забитым войсками улицам, наступила ночь. Усталый, зашёл в полуразрушенный бомбой дом и заснул.
Разбудил комендантский патруль. Отвели в комендатуру. Там ночной допрос – кто такой, почему отстал, с какой целью? Обыскали, отобрали документы. Нашли в моём чемоданчике карту, выдранный из учебника листок, на котором я, грамотей, отмечал, как движется фронт. Тот листок меня едва не погубил. Лейтенант в синей фуражке, допрашивавший меня, после первых же слов ударил в одно ухо, потом другой рукой – в другое: «Почему скрывался?» Я попробовал объяснить, что отстал от команды, что иду из Сумской области, а мой следователь на это отвечал: «Все так говорят, грубо работают ваши фашисты, по шаблону. Но мы выбьем из тебя признания, японский городовой!» Это необычное ругательство я тогда услышал впервые и запомнил на всю жизнь.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Младший лейтенант Василь Владимирович Быков, командир стрелкового взвода 399-го стрелкового полка 111-й стрелковой дивизии 2-го Украинского фронта, на груди две нашивки о ранениях, 1943 год».
Продолжение романа:
Правда, больше не били, а ещё обругав, отвели в тесную камеру в подвале. Там было темно, чувствовалось присутствие людей, и я присел у входа. Но вскоре привели ещё кого-то, посветив фонариком, мне приказали пересесть дальше. Я прислонился плечами к стене и, кажется, задремал.
Ближе к утру проснулся. В камере немного посветлело. Тут сидели человек восемь, я разглядел моих соседей. Один лежал на боку, вытянув длинные ноги в высоко накрученных обмотках. У другого, что сидел рядом, на голове была фуражка со звездочкой и козырьком. Ещё один – в белой вышитой рубахе – лежал рядом со мной, заложив руки на спину. Я не сразу догадался, что они у него связаны, и непроизвольно потянулся развязать. Но человек дернулся и простонал: «Не трогай, застрелят». И я отвернулся.
Удивительно, но до полудня из камеры никого не выводили, а привели ещё троих. Все молчали, только один из приведённых начал плакать, и на него прицыкнули: «Стихни! Разнюнился…» Все чего-то ждали и прислушивались, что происходит снаружи. А там, и правда, что-то происходило. Грохотали машины, слышались крики команд. В полдень началась бомбардировка города, весь подвал трясся, даже сыпалось с потолка. Где-то поблизости стреляли пулеметы, но зениток не было, как сдержанно отметил мой сосед в обмотках.
Под вечер несколько человек вывели, больше не привели никого. В камере стало свободней, но наверху тише не стало. Где-то, довольно близко, бухала артиллерия. Я снова задремал. А проснулся оттого, что дохнуло свежим воздухом, в дверях стояли солдаты в плащ-палатках. Сапогами они растолкали тех, кто был ближе, и приказали выйти. Вскоре в другом конце постройки раздались выстрелы. «Четыре», – со страхом произнёс кто-то в камере. Лицо моего соседа в вышитой рубахе стало совсем белым, будто обсыпанное мукой. Дверь потом начала часто открываться, похоже, принялись выводить всех по очереди. Где-то неподалеку раздалась стрельба, за которой мы услыхали несколько близких выстрелов.
В очередной раз пришли двое – молодой в синей фуражке и пожилой усатый красноармеец с винтовкой. Этот, усатый с винтовкой, кивнул мне – на выход, и я послушно поднялся. Не помню, как вышли из подвала. Через мощёный двор свернули за угол кирпичного здания на вытоптанные огородные грядки. И там под старым деревянным забором я разглядел в крапиве длинные ноги в высоко накрученных обмотках. И я не сдержался – слёзы сами ручьём полились из глаз. А красноармеец застыл в изумлении от моего безмолвного плача, и вдруг говорит: «Пацан, беги! Быстро!» И я рванул через грядки с картошкой к близкому пролому в заборе, ожидая, что сейчас он в меня выстрелит. Он, и правда, выстрелил, но вверх, как я понял, убегая, хоть даже не оглянулся.
Я бежал и за забором, через какие-то огороды, перелез через какую-то проволочную ограду, обежал покосившийся хлев и остановился в заросшем чертополохом переулке. Хорошо, что солдат здесь не было.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Василь Владимирович Быков в молодости».
Продолжение романа:
Только какая-то тётка с ведром высунулась из-за угла, я молча её обминул и наконец выбрался к железной дороге. Тут немного растерялся, не зная, куда податься – то ли направо, то ли налево? Пошёл налево, чтобы уйти от водокачки, высившейся поблизости над крышами. Вскоре мне повстречался дядька-железнодорожник, который со стальным чемоданчиком шёл куда-то или откуда-то. Я спросил, в какой стороне Харьков, и дядька, оглядев меня, молча махнул рукой – там. Я и пошёл по путям на запад. По дороге идти было нельзя, дороги были забиты отступавшими войсками, беженцами – пешими и на возах. Я шпарил по чугунке, направляясь в Волчанск – городок под Харьковом, – где, как слышал раньше, формировали запасные части. Команда, от которой я отстал, отправлялась именно туда. А где был тот Волчанск? Правда ли, под Харьковом, как сказал железнодорожник? Больше спросить было не у кого. Да и боялся спрашивать.
Мне вообще тогда повезло. Когда я нашёл в стороне от дороги в лесу свою команду, та уже строилась для формирования. Я очень обрадовался, почувствовал себя почти счастливым. Но у меня не было ни одного документа, все осталось в белгородской комендатуре. Хорошо что командиры не слишком придирались – не было времени, да и хлопцы подтвердили: это наш. И я чуть ли не впервые почувствовал радость единения с коллективом, его счастливое преимущество перед придушенным жизнью одиночкой. Про свои драматические приключения в Белгороде долго никому не рассказывал, о документах потом писал, что утрачены во время войны. Без лишних подробностей.
Нас сформировали в новую команду, дали какое-то б/у обмундирование, но вместо оружия – лопаты. Сообщили, что с этого дня мы – в составе армейского инженерного батальона. Прибыло какое-то начальство, и нас снова повели копать траншеи на север от Харькова. Через несколько дней выдали винтовки – по одной на десять человек, и мы почувствовали себя бойцами непобедимой Красной Армии. Вскоре началась катавасия. Подошёл фронт, участились бомбежки. Прорывы немецких групп, воздушные десанты, которые следовало отбивать, но чаще мы от них бежали. Однажды нас бросили на прикрытие кавалерийской контратаки. Там я впервые почувствовал весь ужас этой войны.
Ночью на краю кукурузного поля мы выкопали окопчики. Впереди – свекольное поле, за ним большое украинское село. Вчера мы шли через него. А следом шла кавалерия – много кавалерии. До сих пор вижу: запыленные, усталые кони и люди, кругом пыль, пыль… На Украине летом всегда пыль на дорогах. Кавалеристы, видно, ехали издалека, днём над ними висела немецкая авиация, все время бомбила. Вся округа горит… А они вооружены так: винтовка за спиной, шашка, противогаз, перемётные сумы у сёдел… Почему-то запомнились конские противогазы. На седле сумка большая, и от нее идет толстая гофрированная трубка, как кишка, и маска. Надевается коню при газовой атаке, каких, кстати, нигде на войне не было. На рассвете конники бросились на село в атаку, на немецкие танки. Немцы подпустили довольно близко и из пулемётов устроили им такое, что Боже мой! Через какие-нибудь десять минут все отхлынули назад.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Старший лейтенант Василь Владимирович Быков, командир взвода батареи 67-го механизированного полка 8-й механизированной Александрийской Краснознаменной ордена Кутузова II степени дивизии Белорусского военного округа, 1951 год».
Продолжение романа:
И вот бежит конь в пене, без седока, или седок свисает с седла вниз головой. Конь падает, бьётся, из его брюха вываливаются внутренности, да ещё кишка эта от противогаза тянется. Все вокруг разорвано пулемётными очередями. Мы быстренько оттуда драпанули – все, пешие и конники, – в лесок, атака захлебнулась, и больше её не возобновляли. Танки пошли дальше.
Потом ещё было немало такого же, бессмысленного и глупого. Мы строили для маршала Будённого командный пункт, на котором Семён Михайлович едва не попал в плен. Отходили на Старый и Новый Оскол… Где-то осенью, кажется, в октябре, армию наконец вывели под Воронеж, она уже была небоеспособна, одни остатки.
* * *
Осенью 43-го присвоили звание младшего лейтенанта. Погоны выдали золотые, на которые каждый из выпускников <Саратовского пехотного училища. – Прим. пер.> прикрепил по одной маленькой звёздочке. Получилось довольно красиво, пошли сфотографироваться. Но получить фото не успели – ночью всех подняли для отправки на станцию, где в тупике стояли пустые товарные вагоны. Правда, с железными печками, и то уже хорошо.
Ехать пришлось долго, места в вагонах обустраивали сами – таскали на станциях доски для нар. Продовольствие получили мукой, по одному килограмму на человека, из этой муки пекли на печках лепёшки, которыми и питались всю дорогу.
А те красивые погоны нам не понадобились. В дивизии, в которую мы прибыли, начальник штаба сказал просто: «Снять! Тут вам не парад». Сняли, но полевых не получили и пошли в бой беспогонными. Я до зимы ходил-бегал в шинели без погон, имея золотые в сумке. Позже старшина роты снял с убитого артиллериста зелёные, их и пришлось носить на своих плечах.
Фронт начинался у Днепра, на уже отбитых к тому времени плацдармах. так что посчастливилось – форсировать Днепр не пришлось. Но и того пекла, в какое мы попали за Днепром, хватило. Сначала неудачное наступление на Кривой Рог, откуда нас турнули немцы. Километров 60 наша пехота и танки отступали на север. Потом, чуть передохнув, завязали бои за Александрию и Знаменку… <…>
На поле боя возле скирды соломы наткнулся на брошенную сорокапятку. Накануне здесь стреляли танки, и эти артиллеристы то ли бежали, то ли были убиты – за скирдой лежали трупы. А снаряды остались – несколько ящиков. Стрелять из таких пушек нас в училище немного учили. И я попробовал. Не по танкам – по пехоте в селе неподалеку. Расстрелял все снаряды, мой солдатик помогал. Жаль, пушку мы не могли взять с собой, оставили возле скирды.
После небольшой передышки началась Кировоградская операция, за которую маршал Конев получил орден Ленина, как он писал, полемизируя с автором «Мертвым не больно».
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Лейтенант Василь Владимирович Быков, командир огневого взвода армейской артиллерии – 1245-го истребительного противотанкового артиллерийского полка 10-й Отдельной истребительной противотанковой артиллерийской Криворожской ордена Кутузова II степени бригады Резерва Главного Командования, поддерживавшей войска 3-го Украинского фронта».
Продолжение романа:
По его мнению и по мнению Сталина, то была весьма успешная операция. Возможно, если смотреть из Кремля, так оно и было. Но была и иная точка зрения – солдата с заснеженного поля, залитого кровью и вытоптанного гусеницами танков, на котором был почти полностью разгромлен наш полк. Там погибли командир моей роты лейтенант Миргород, командир батальона капитан Смирнов, командир полка майор Казарян, десятки солдат и других офицеров.
Всё началось, когда нашу дивизию ввели в прорыв. Наступали мы в основном ночью. Днём обычно вели бой, а ночью колонной – в степь, продвигались, насколько возможно, вглубь, там, где только можно пробраться. Где пускали немцы. Спать не было никакой возможности, ни единого часа. Это тоже феномен, изобретение советской военной науки – заставить солдата обходиться без сна. Думается, ни в одной армии так не умеют. И вот идём, сонные, по степи, заснеженной дорогой, многие спят на ходу, спотыкаются, падают. Тогда остальные бранятся. Однажды я чуть не забрёл к немцам. Помню, дорога была заметена, но снег неглубокий. И вот вижу вокруг себя лето, какие-то деревья, будто бы аллея. А впереди стена, вроде бы замок, и у него ворота чёрные. Немного тревожно, но я иду туда, в эти ворота. И вдруг слышу: «Куда прешь? Ложись!» Я просыпаюсь. На обочине дороги лежат наши разведчики, а впереди – посадка, тоненькие деревца. Оказывается, там немцы, и они уже начали жарить трассирующими в нашу сторону. Если б не разведчики, так бы и забрёл к ним в руки. А тогда бы сказали: перешёл к немцам. Кстати, подобные случаи на войне были очень распространены – когда заходили или заезжали к немцам. Даже генералы так попадали в плен.
Потом снова шли ночами, помню – темень, мороз. Снова всякие приключения были. Начальник штаба полка завёл нас не туда, остановились, начали ориентироваться. А попробуй ночью в степи сориентироваться по карте. Кругом темень, ни одного ориентира, только неубранная кукуруза да подсолнечник шелестят на ветру. Стояли, стояли, вдруг на «Виллисе» догоняет генерал. Не знаю, кто, может, командир дивизии, сорвал с капитана погоны и давай его бить. Но пока всё это продолжалось, мы хоть немного подремали на снегу. Потом снова пошли.
Под утро вышли к селу под горой, оказалось, это Большая Северинка – село, которое стало жутким знаком в моей судьбе. Там возле крайних изб – какие-то ямы, из которых, видимо, летом брали песок, и мой взвод сразу в них обосновался. Как развиднело, увидели вдали здания и трубы большого города – Кировограда. Но, конечно, углядели нас и немцы. Нам стрелять далеко, а немцы из тяжелых миномётов начали шпулять по селу, не давали никому высунуться в поле. У нас потерь не было, а там, сзади, были убитые, в том числе и офицеры из нашего полка.
Вечером, когда стемнело, миномётный огонь утих, и командир батальона капитан Смирнов приказал строиться в походную колонну и повёл куда-то в степь.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Капитант Василь Владимирович Быков, командир батареи 67-го механизированного полка 8-й механизированной Александрийской Краснознаменной ордена Кутузова II степени дивизии Белорусского военного округа, 1954 год».
Продолжение романа:
После обстрела напряжение немного спало, на душе стало спокойней. И вот мы идем, в степи довольно светло, хоть луны и не видно. Какая-то дорожка полевая, немножко наезженная. Я иду рядом с другим нашим взводным, недавно прибывшим в роту.
Он – старший лейтенант, артиллерист, но из окруженцев, и потому его послали в пехоту – на перевоспитание. Впереди идут командир батальона, дальше разведка, а мы в середине колонны. Можно расслабиться. Бой гремит, но где-то поодаль и в стороне, а здесь вроде бы тихо. Вдруг вижу – рядом в зарослях кукурузы какие-то люди. Только я их разглядел, даже не успел ещё ничего подумать, как оттуда густо полоснули очереди – трассирующими по всей колонне. Чёрт знает, что вокруг началось, такой ураганный, кинжальный огонь. А согласно приказу командира в случае нападения наша рота развертывается слева от дороги, остальные – справа. Я, конечно, сбежал с дороги, упал в снег. У меня был автомат, но при нём только один магазин. Почему один?
Перед наступлением подкинули нам небольшое пополнение из тыловых подразделений. В нашу роту дали ручной пулемёт и прислали батальонного писаря. У писаря был автомат, но без патронов… Но сперва про пулемёт. Вот начинают выстраивать колонну, а у меня никто не хочет брать пулемёт. Много людей из Средней Азии – мая ни бельмеса, мая ни бельмеса. И остальные отказываются: я не служил, не знаю, как из него стрелять. Но не бросать же пулемёт, отдал его какому-то крепкому мужику, чтобы нёс… А тут стоит писарь без патронов, бормочет: что мне делать, только под ногами путаться буду. Умник, небось хотел, чтобы его отослали из роты. Тогда командир роты говорит: Быков, отдай ты ему диск, чтобы не ныл. Ну я и отдал, потому что больше автоматов во взводе не было, все только с винтовками. А сам остался с последним, что при автомате. Это было, конечно, ошибкой. А может, и спасением, как выяснилось потом.
Ну вот, лежу я и понимаю, что дела наши – швах. Начать с того, что из кукурузы идут танки. Сколько их, не понятно, может, четыре или пять. Или ещё больше. Взревели двигатели, и они пошли, застучали их пулемёты. А между танками – автоматчики. Кричат: рус, сдавайся! Так они всегда кричали, когда загоняли нас в ловушку. Ну, я начал стрелять из автомата, кажется, задал им жару. Но вот автомат умолк, значит, патроны все.
Оглянулся назад, а наши далеко – бегут по полю. Остались только те, кто уже не шевелится. И я лихорадочно решаю для себя: лежать или вскочить? Если пролежу ещё минуту, они меня возьмут живым. Если поднимусь, пулемётная очередь разнесёт в клочья. Что лучше?
Но немцы в это время перенесли огонь на тех, кто отбежал дальше, должно быть, поблизости от себя они целей не видели. Напор огня вроде бы ослаб. Я вскочил и кинулся перебежками. Даже не перебежками, а рывками. Вскакиваю, а через три-пять шагов падаю. Потом снова вскакиваю и снова падаю. И так немного оторвался от немцев.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Семья старшего лейтенанта Василя Владимировича Быкова, командира взвода батареи 67-го механизированного полка 8-й механизированной Александрийской Краснознаменной ордена Кутузова II степени дивизии Белорусского военного округа, жена Надежда Андреевна, в девичестве Кулагина и первый сын Сергей, 1951 год.
Жена – преподаватель русского языка и литературы, они повстречались в Гродно. Пышной свадьбы не было, молодые известили свои семьи письмами, сняли квартиру и начали жить вместе. В браке у них родилось двое сыновей – Сергей и Василий. Став личным секретарём Быкова, Надежда Андреевна пожертвовала работой, научилась печатать на машинке и посвятила себя правке и обработке текстов супруга.
После тридцати лет совместной жизни Василь Быков ушёл из семьи к своей коллеге, Ирине Михайловне Суворовой, ставшей его второй женой. О своем решении первую жену он извещать не стал, переехав в Минск. Во втором браке детей у писателя не было».
Продолжение романа:
К тому же я научился различать, когда они стреляют по мне. Как только очереди начинают свистеть вокруг, падаю. А когда перемещаются на других, вскакиваю. Вот в такой момент, когда бежал, по икре сильно ударило, как палкой. И я упал. В сапоге сразу стало горячо, это потекла кровь. Думаю: видно, перебило ногу. Если так, всё, кончился Быков… Но всё же через несколько секунд вскочил, жду, подломится нога или нет? Нет, вроде не подламывается. Только болит, и в сапоге уже хлюпает. Автомат без патронов, но я и без того весь обвешан: полевая сумка, две гранаты, одна противотанковая, кумулятивная – несуразная штуковина. Во-первых, тяжёлая, далеко не бросишь, во-вторых, нужно, чтобы она ударилась о броню своим донцем, только так броню и проломишь. А чтобы граната так ударила, в её рукоятке есть стабилизатор – такая лента из ткани. <…>
Бросил я эту гранату неудачно. Видимо, не докинул, и она не разорвалась. Или я не попал. И сейчас не понимаю, что произошло. Но из танка меня заметили, и он решительно повернул в мою сторону…
Рассказывать долго, а так это секунды… И вот я закрутился, как уж, на снегу, едва успел выхватить из-под танка ноги, как он гусеницей прошёлся по краю моей шинели – и дальше. А я уж было распрощался с жизнью. Но смотрю: рядом с танком кто-то вскакивает и широко замахивается гранатой, аж полевая сумка отлетает в сторону. С полевой сумкой у нас был только ротный, лейтенант Миргород. Взрыв, танк задымился и вскоре заполыхал на снегу. Там началась стрельба, но это уже наши принялись бить, видимо, по танкистам. А я с того места по-всякому – то ползком, то на коленях – начал под завесой дыма пробираться дальше. И тут на мое счастье – санинструктор нашей роты, оказывается, он видел, как меня ранило. Санинструктор и говорит: не нужно туда, за всеми, немцы как раз туда и целят. Давай в эту сторону, где кукуруза, там вроде бы ложбинка. И правда, мы повернули в сторону, где торчало какое-то будылье, и вышли из-под удара, который немцы направляли на стога. Потом набрели на какую-то дорожку. Там он стянул с меня сапог, перевязал ногу. Рана была сквозная, пробило голень, как потом оказалось, чуть зацепило кость. Нога не подламывалась, но боль страшная, я потом провалялся в госпитале январь, февраль, март – почти три месяца. Не заживало…
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Первоклассник Василь Быков, 1931 год».
Продолжение романа:
Ещё забыл сказать, что, пока бежал, они обстреливали нас из танковых орудий. И один снаряд разорвался впереди, меня сильно ударило в живот – в горячке показалось, что я словил ещё и осколок. Осколок в живот – это очень плохо. Хотя сперва боль несильная, такие раненые долго не живут. Я уже навидался таких. Тело всё мокрое – не понять, то ли от пота, то ли от крови. Инструктор меня перевязал и оставил на дороге, ему нужно было в роту. Ведь в нашей армии существовал приказ, запрещавший бойцам покидать поле боя для сопровождения раненых. Возле стогов гремел бой, туда пошли танки, и мой санинструктор был там нужен. К слову, он там и погиб. Там же погиб и командир роты Миргород, и много кто ещё. Стога ярко полыхали в ночи, и я увидел приближавшуюся телегу с ранеными. Правда, не нашей, соседней части. В ней сидела девушка-санинструктор. Меня тоже посадили на телегу. Через какое-то время мы спустились с пригорка, впереди лежало большое село с церковью. Там девушка у кого-то выяснила, где санчасть, куда везти раненых. Дальше было то, что описано в повести «Мертвым не больно».
В избе, где собрали раненых, я встретил однокашника из училища. тоже раненого. Мы договорились утром выбираться вместе. Была там и одна санинструкторша, боевая девка, вроде моей Кати. Ночью мы даже немного выпили – у кого-то нашлось. Потом парни опалили в печи кроликов, начали кроликов этих резать. Хоть и раненые, а есть хочется. Ближе к ночи разболелась нога, и я прилёг на лавке. В полночь кто-то будит – открываю глаза, а это наш командир батальона капитан Смирнов, спрашивает: «Ты ранен? Ходить можешь?» Говорю: нет. Немного наступать на ногу мог, но сказал, что нет. И он говорит: «Вот, собираю батальон…» Закурил, погрелся и пошёл. Я снова задремал и проснулся оттого, что все ходуном ходит, страшный обстрел. По селу бьют миномёты, слышно, что и танковые орудия тоже стреляют – звук такой особенный, короткий. Прикрытия никакого, мы же в собственном тылу. Раненые встревожились и начинают по одному выползать на улицу. А по улице уже мчат повозки, спасаются. Мой однокашник, младший лейтенант, говорит: «Давай пойдём к церкви, там через поле – наши».
Кое-как мы с ним выбрались из нашей избы, но до церкви не дошли, нас обстреляли. Я говорю: там мы не пройдём — и вернулся, он пошёл один. А через какое-то время открываются двери, и он падает на пороге с двумя пулями в горле. Кровавая пена изо рта и из ран. Хотел мне что-то сказать, но только хрипел. Скоро скончался на моих руках. Ещё через час в избе остались только те, кто не мог ходить, остальные разбежались. Танки уже вошли в село. Вижу, тут мне не отсидеться. Нога распухла за ночь и болит сильнее, чем сначала. Наступать на ногу я уже не могу. Тогда я выполз. Во дворе какой-то мужик выдал мне из погреба пачку автоматных патронов и опять – кумулятивную гранату. Патроны я не взял – у меня в пистолете были патроны. А гранату взял. Открутил рукоятку, посмотрел, есть ли запал. Запал был на месте. Так я вооружился и думаю: возможно, это мой финал, финита ля комедия. И пополз на дорогу.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Семиклассник Василь Быков, 1938 год».
Продолжение романа:
А, видимо, наши уже схлынули, и на улице никого нет. Танки все стреляют, особенно на другом краю села. И тут появляется запряженная парой коней повозка, на ней человек пять солдат. Ага, думаю, постой! Кричу им и размахиваю гранатой. Не остановятся, думаю, запущу в них гранатой. Но черта с два они остановились – пронеслись мимо. Решимости бросить гранату у меня не хватило. И всё же нашлась там добрая душа, повозка остановилась. Соскакивает человек в полушубке, подбегает ко мне, подхватывает под мышки. Так я оказался в повозке. И как рванули мы из этого села в поле… Вырвались, можно сказать, из-под танков. А те не торопятся догонять – стреляют из пушек, больше через нашу голову, по тем, кто далеко впереди. В воздухе только фыркают танковые болванки. Я обеими руками держусь за повозку и смотрю назад, на село. Возле церкви вижу нашу санчасть в обшарпанной мазанке. Один танк вдруг останавливается рядом на улице, делает два выстрела по избе, и та исчезает в облаке пыли. И всё. Видимо, те, кто там оставался, обстреляли его или бросили гранату, вот танк и расправился с ними. По всей вероятности, это наблюдал откуда-то и мой комбат, заходивший в избу перед тем, как отправиться собирать батальон. И он, конечно, решил, что там остался и Быков. А так как в тот полк я больше не вернулся, меня и списали из числа живых.
* * *
Наступление на Балканы (так называемая Ясско-Кишиневская операция) началось для нас, в общем, успешно: оборону прорвали, ринулись за Прут. Там начались жестокие бои за мосты и переправы, так как и немцы из Кишинёвского котла тоже пёрли на те мосты. В городе Перми после войны вышла книжка о нашей дивизии под названием «Ветераны дивизии вспоминают». Там напечатаны воспоминания подполковника Пилипенко, бывшего офицера штаба дивизии. Помимо всего прочего, Пилипенко пишет и об одном эпизоде тех боев с участием лейтенанта Быкова. «Боевые порядки стрелкового батальона капитана Савченко, которому был придан взвод лейтенанта Быкова, атаковала вражеская пехота, поддержанная сильным огнём артиллерии, миномётов. Около трёх часов шёл напряжённый бой… На рассвете следующего дня гитлеровское командование бросило в бой несколько танков. На участке стрелкового батальона, который поддерживал артогнём лейтенант Быков, появились 3 вражеские машины. Быков подал команду «огонь!». Два снаряда разорвались рядом с передним танком, но тот продолжал двигаться. Грянул третий выстрел, и немецкая машина остановилась. Другие вражеские танки стали обходить горящую машину, ведя на ходу огонь по нашим орудиям. Осколками вражеского снаряда было повреждено орудие, убит старший сержант, ранен наводчик и заряжающий. В эту трудную минуту к орудию встал Быков. Через канал ствола он навёл орудие, затем зарядил и выстрелил в приближающийся танк противника. Фашистская машина развернулась на одной гусенице и остановилась.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Улыбка на лице лейтенанта Василя Владимировича Быкова, командира огневого взвода армейской артиллерии – 1245-го истребительного противотанкового артиллерийского полка 10-й Отдельной истребительной противотанковой артиллерийской Криворожской ордена Кутузова II степени бригады Резерва Главного Командования, поддерживавшей войска 3-го Украинского фронта, конец мая 1945 года».
Продолжение романа:
Противотанковая батарея полка понесла значительные потери в личном составе и боевой технике, поэтому лейтенант Быков был назначен командиром взвода роты автоматчиков этого же полка. Не раз ему приходилось со своим взводом ходить в атаку и отбивать контратаки противника». И так далее. Точно не знаю, но, по всей вероятности, этот текст взят из так называемого наградного листа. На самом же деле все происходило немного иначе.
Дело в том, что немцы прорывались там из Кишинёвского котла, поэтому упорства у них хватало. Тоже ведь речь шла о жизни и смерти… У моего орудия разбило не только прицел, его повредило снарядом из танка. Снаряд ударил почти под левое колесо, от взрыва нас завалило землей. Я был рядом с заряжающим, между станин, и на несколько секунд, видно, потерял сознание. Когда поднял голову, вижу: мои не поднимаются, наводчик совсем засыпан землей. А танк – вот он, стоит метрах в пятнадцати и направляет пушку дальше, на кого-то в наш тыл – с нами он уже покончил. А наше орудие заряжено, наводчик не успел сделать выстрел. Я дотянулся рукой и, лежа, нажал на кнопку спуска. Поднялась пыль, что-то там произошло. Смотрю, танк поворачивается, поворачивается, ну, думаю, сейчас задаст мне тут. Но нет – не задаст, потому что сзади тащится гусеница, все же я её подбил. Куда девались танкисты, так и не понял. Бой тем временем переместился немного в сторону, к переправе, куда они прорвались. Возле огневой прошла наша самоходка, прибежал кто-то из другого расчёта. Но у меня сильно болит голова, из уха идёт кровь. Сержант мне что-то говорит, а я не слышу. Оглох. Оказалось, не только не слышу, но и сказать ничего не могу. Речь отнялась. Меня всего трясло. Думал, что отвоевался…
На какой-то грузовой машине поехал в санбат. Там множество раненых, доктора все на операциях. Я сел в тенёк на завалинку, просидел до вечера. Даже подремал немного. Ухо болит, но кровь больше не идёт. В сумерках пошёл в палатку к докторам. Зацепился за веревку растяжки – и выругался. Появилась речь. Это обрадовало невероятно, и я ещё несколько раз выругался – всё громче и громче. С заткнутым ватой ухом пошёл на дорогу. Поздно вечером догнал свой батальон.
Предчувствую сакраментальный вопрос про страх: боялся ли? Конечно, боялся, а, может, порой и трусил. Но страхов на войне много, и они все разные. Страх перед немцами – что могли взять в плен, застрелить; страх из-за огня, особенно артиллерийского или бомбёжек. Если взрыв рядом, так, кажется, тело само, без участия разума, готово разорваться на куски от диких мук. Но был же и страх, который шёл из-за спины – от начальства, всех тех карательных органов, которых в войну было не меньше, чем в мирное время. Даже больше.
Комментарий автора к снимку из Интернета: «Верил Василь Владимирович Быков в светлое будущее Республики Беларусь».
Продолжение романа:
Когда командир обещает тебя расстрелять под утро, если ты не возьмёшь сданный хутор или высоту, или траншею (что по тем временам было вполне возможно), тогда ещё не известно, кого ты начинаешь бояться больше – немцев или командира. Немцы ещё могут не попасть, обойдётся. А свои, командиры (или если ввяжется трибунал), промашки уж не дадут. Тут уж всё совершенно точно и наверняка.
Потом были ещё бои, но в Румынии по танкам мы не стреляли. Моё подбитое орудие вытянули с огневой, сменили колесо, а прицела не нашли. И мы возили его на переформирование под Луцк, потом в Венгрию. И до моего нового ранения оно оставалось без прицела.
А насчет танка… На переформировании осенью начали представлять к наградам, написали и на меня: «К орудию встал Быков, через канал ствола навёл орудие, затем зарядил» и т.д. Но оказалось, что за тот танк уже наградили кого-то из дивизионной артиллерии, которая там тоже стреляла. Выходит, Быков подбил подбитый танк? Может, и так, я спорить не стал, с начальством это делать бессмысленно. Тем более что к тому времени я уже стал автоматчиком. Не захотел быть адъютантом у командира полка, крикливого майора Коваля, и тот со злости послал меня в автоматчики...»
(С белорусского. Перевод Натальи Игруновой)
Комментарий автора к снимку Виктора Москаленко: «В перерыве полевых учебных занятий по тактике мотострелкового полка однокашники внимательно слушают мою информацию По военным эпизодам книг Василя Быкова.
Слева – направо: слушатели Военно-политической орденов Ленина и Октябрьской Революции, Краснознамённой академии им. В.И. Ленина капитаны Александр Ищук, Юрий Ермолаев, Захид Теймуров, Сергей Коротенко, Геннадий Дмитриев, Владимир Ипатов, ??? ???, Виктор Киричук и Рубин Илькин, Можайское направление, г. Москва, июнь 1983 года.
В произведениях Быкова мало эффектных исторических событий, но зато ему удалось с потрясающей глубиной передать ощущения рядового солдата на большой войне. Этот герой не содержал ничего, что отделяло бы его от других, обозначало бы его превосходство. Он сознавал себя частицей защищающегося народа. Война представала тягчайшим бременем, общей бедой и несчастьем, страшным ударом по всему нормальному и человеческому, и этот удар нужно было отразить. Но сделать это очень трудно, и потому в повестях Быкова так велика тяжесть войны. И тем дороже выдвинутый этой прозой герой – человек, не убирающий плеча из-под общей ноши, не отворачивающий лица от правды, человек, выстаивающий до конца.
Тогда в июне 1983 года моим однокашникам пришлось по душе заключение короткой информации:
«Ситуация, нарисованная В. Быковым в повести «Дожить до рассвета», во многом парадоксальна. Обычно в «военной литературе» оценка героев тесно связана с результатом их действий. Что касается лейтенанта Ивановского, то здесь между внешними и внутренними итогами действия вроде бы пролегает разрыв. Кажется, что лейтенант погибает бесполезно. Его поход неудачен, задача не выполнена, часть группы потеряна, жизнь остальных висит на волоске. Наконец, и сам лейтенант остаток угасающих сил тратит на то, чтобы подорвать вместе с собой захудалого обозника. С практической точки зрения сделанное Ивановским кажется ничтожно малым, несмотря на то, что он предельно честно, до последней капли использовал собственные возможности.
Но, как раз в этом пункте рождается проблема, ради которой писатель взялся за перо. Кто знает, говорит он, не зависит ли общая судьба войны и от того, «как умрёт на этой дороге двадцатидвухлетний командир взвода, лейтенант Ивановский».
Продолжение романа:
12.91.3. Комментарий Старого солдата «Бадеевца»
Саша, внимательно прочёл всё написанное тобой о Василе Быкове. Для себя открыл много интересных фактов из его биографии.
Не обижайся, пожалуйста, но мне кажется, что этот очерк надо доработать. Ты охватил весь период его творчества: военный и послевоенный, написав обо всех произведениях в целом и, в силу этого, анализ получился «размытым».
Да и самого анализа как такового нет, а ведь именно он является главным направлением твоего второго тома «К штыку приравняли перо и гитару». На мой взгляд ты увлекся представлением большого текста последней книги Василя Быкова «Долгая дорога домой» (отмечу, что он подобран очень удачно).
Нет той изюминки предыдущих глав «Академический анализ произведения писателя». В сравнении, для моего восприятия живым и интересным показался очерк о творчестве Виктора Астафьева по его современной пасторали «Пастух и пастушка»…
Отвечаю: «Для главы о Василе Быкове был приготовлен «Академический анализ его произведения «Дожить до рассвета». Однако, в 2003 году журнал «Дружба народов» опубликовал последнюю книгу автора «Долгая дорога домой». Поэтому в настоящем томе представлена прямая речь Василя Быкова о себе, военном поколении «убитом войной». Это, конечно же, важнее, чем приготовленный авторский анализ одного конкретного произведения».
Комментарий автора к снимку А.В. Терехова: «Нагорный Карабах. 1990 г. Вот она политработа в боевых условиях!
Первый в истории заместитель командира по политической части 46-го Новочеркасского полка оперативного назначения (в/ч 3654) 100-й Новочеркасской дивизии оперативного назначения (в/ч 3660, ДОН-100) – майор Андрей Валентинович Терехов, выпускник 1-го «Солнцевского-Сергеевского» батальона Высшего политического училища МВД СССР – 1977 г. и Военно-политической орденов Ленина и Октябрьской Революции, Краснознамённой академии им. В.И. Ленина – 1987 г.
Конечно, за таким комиссаром конца ХХ века солдаты и офицеры оперативного полка пойдут в бой! И жизнь свою без колебания отдадут за Социалистическую Родину! Почему? Потому, что это АВТОРИТЕТ и ПРИМЕР! Не книжный, вот он – живой, рядом! Он не отдал своих офицеров на произвол «дуремара»-комдива! Да ещё принудил его принести свои извинения офицерам полка за нанесённые незаслуженные оскорбления! И как потом его подчинённые должны были воевать?».
Продолжение романа:
12.91.4. Об «окопной правде» Виктора Астафьева и «беспощадной правде» Василя Быкова
Слово Старому солдату «Бадеевцу»: «Вот, Саша, чем мне нравится твой друг-донец Андрюша Терехов? Правду-матку любому так задвинет, что, порой не продохнуть! И даже огреть его казачьей плёткой хочется! Выпороть, как это в детстве делали его родители!
Но, бывают у Андрея Терехова и такие откровения, что не грех их разместить в настоящем романе! А кто тебе, Саша, ещё скажет правду на твои публикации о Викторе Астафьеве и Василе Быкове?
«Как всегда буду объективен!
Я уважаю раннего Астафьева, вот зачитывался его «Царь-рыбой» допустим!
А когда этот фронтовик – Герой Социалистического Труда, Кавалер ордена Ленина и дважды лауреат Государственной премии СССР стал ярым Антисоветчиком и оплевал нашу Великую Победу вот высказываниями своими:
– что нам, якобы, нечем гордиться!
– и, мол, мы фашизм только в собственной крови утопили и забросали врага своими трупами!
– о бездарном руководстве страной и наших командиров!
Ты меня, Саша, прости, вот всë г*вно в одну кучу собрал Астафьев от недостатков Советской власти и навалил на всех остальных Героев-Победителей!
То, вот только с отвращением к нему и пребываю, вот уже который год! Слава Богу, что он так и не закончил свой мерзопакостный роман «Прокляты и убиты»!
Как он выводит гадко в нëм образ Коммуниста и Комиссара – политработника и призывников в сборном учебном лагере!
Так похлеще Солженицына он превратил уже нашу Красную Армию в ГУЛАГ!
Я таких писателей вычëркиваю из своей Памяти! Разве можно его дерьмо сравнить с настоящей правдой от других писателей-фронтовиков!
Вот возьми артиллериста Юрия Бондарева – «Горячий снег», «Батальоны просят огня», где тоже наши бойцы погибали, но цена их смерти – СВЯТАЯ, а не обоср*нная!
И возьмём Героя Советского Союза легенду фронтовой разведки Владимира Карпова – его «Генералиссимуса» и «Взять живым»?
Вот почему они остались верными Величию нашей Советской Родины, вот совершенно в других образах! И сохранили до конца жизни именно Советские убеждения в правоте того, что до конца жизни Творили! И даже, в это буржуинское время!
Я это, друже Саша, написал исключительно в своëм понимании, что сегодняя важнее для воспитания потерянного поколения! На какой литературе и на каких образах его воспитывать?
И так наше Знамя Победы наполовину в дерьме от таких, вот любителей «окопной правды»! Всë на этой кровавой войне было, об этом история не умолчала! Но писать и потом делать общий вывод только с такой обоср*нной позиции – это преступление! Мало нам других писак, что пишут о том, что войну штрафные батальоны из зэков и загрядотряды НКВД выиграли! Так маршал Василий Чуйков ответил им всем и Солженицыну в частности, в своëм гневном письме – опровержении этому Иуде!
И что значит по мнению Виктора Астафьева – забыты?
Когда десятки тысяч имëн наши поисковые патриотические экпедиции открыли – от останков погибших воинов в России и в других Республиках и с воинскими почестями их перезахоронили! И работа эта не останавливается для нашей Всенародной Памяти! Вахты Памяти везде у нас сегодня проходят! И работа эта продолжается!
Так что это полное враньë от нашего Орденоносца! А так давайте все наши котлы окружений, где Армии наши погибали соберëм и выложим – вроде реальная правда была про горы трупов на позициях фашистов или в замëршем поле, болотах, но на прорыв то шли! И во имя чего погибали?
Только это однобокое видение из своего личного окопа, стрелковой ячейки – без общей картины обьективности!
И ведь другие Армии-то доблестно побеждали врага и своим манёвром и тактикой и стратегией Верховного Главнокомандующего Сталина, наших командиров-полководцев и веру в Победу вселяли именно Коммунисты вселяли политруки-замполиты, что первыми в атаку шли и поднимали своих бойцов!
А вот этого у Виктора Астафьева, как раз и нет! Или он реально других примеров на войне не видел и не встречал?? Неграмотным был наш писатель!
А ведь наши все Центральные, фронтовые, армейские, дивизионные газеты, боевые листки, как раз пропагандировали именно передовой опыт командиров и бойцов в борьбе с врагом! И талантливых пехотинцев, танкистов, артиллеристов, лётчиков, моряков, разведчиков, снайперов – так их примеров гораздо больше было в этой войне, чем одного негатива!
А Василя Быкова – фронтовика-писателя и Гордость Республики Беларусь я очень высоко ценю!
Вот потрясает меня его совсем другая «окопная правда», я бы назвал её «беспощадной правдой» в отличие от другого фронтовика Виктора Астафьева!
Если у того тьма, тоска и уныние один негатив – от «проклятых и убитых» на одной Великой Отечественной войне, так в прозе моего, одного из самых любимых писателей о войне, так совсем другой расклад!
Взять его Сотникова по экранизации Ларисы Шепитько «Восхождение» Вот, как шагнул в Бессмертие на эшафот этот Сотников, который доблестью своей верности присяге не выдал партизанское подполье!
Какая Оптимистическая Трагедия получилась, в отличие от одной Трагедии Астафьева по его роману!
А «Журавлиный крик» – в экранизации – «Долгие вëрста войны»? Там отделение со своим старшиной остаëтся реально на полустанке смертниками, прикрывать отход нашего подразделения!
Вот если бы Астафьеву попалась эта история! То точно он бы вывел их, как смертников, которых наше бездарное командование на убой-распыл пустило перед батальонами фрицев!
А на самом деле надо послушать того старшину, который такой Дух и такую Уверенность в этом прикрытии от цены их боевой задачи вселил в своих бойцов, что с улыбкой их фигачил из бронебойки и трофейного пулемëта наш солдат Свист, погибая, а продолжал улыбаться!
И точно все они погибли, кроме одного, и знали, что умрут, но с верой в Победу!
Потом, я заметил, что Героизм героев Василя Быкова всегда идëт в контрасте с подлецами и предателями! Что в этих двух рассказах, что в «Третьей ракете»! Нет нивелироааниния одного голого патриотизма!
И даже, когда разведчики убивают местного пастушка-паренька, чтобы он случайно их не выдал, так как цена задания не допускала раскрытия этой группы! То мы сталкиваемся с такой жестокой правдой войны, что холод по спине пробегает и ставишь себя на место этой разведгруппы!
А «Круглянский мост»? Там же партизаны тоже во имя подрыва моста местного паренька угробили на телеге со взрывчаткой! Взорвался он на этой телеге с бидонами молока и взрывчаткой на середине моста, когда партизан его коня специально подстрелил и телега остановилась с горящим бикфордовым шнуром!
Извечный вопрос? А какое оно – настоящее лицо войны? А вот такое, где во имя одного добра, более весомого кладут на плаху другое добро, и не менее важное! И ведь Василь Быков не просто эти факты приводит, а даëт им и свою оценку в лице ответов командиров и оценку тех героев, кто осуждает подобную античеловечность!
И перед нами – читателем их ставит! Вот невозможно его читать, не побывав самому в шкуре того или иного образа!
Так что спасибо, Сашенька за данную публикацию! Люблю я всегда напрячь свои мозги и вновь по Памяти своей пройтись, это как вновь прочитать мне любимого писателя своего из Детства – Юности – Молодости! Я всегда правильные книги читал!..»
Комментарий автора к снимку В.О. Грекова: «Капитан Владимир Олегович Греков, выпускник 1-го «Герасимовского» батальона Высшего политического училища МВД СССР – 1976 г. Мариинский Дворец города Пушкина».
Продолжение романа:
12.91.5. О Чести и не только
Слово Старому солдату «Бадеевцу»: «Оказывается, Саша, не только твоего друга-донца Андрюши Терехова «зацепили» твои публикации настоящего романа, но и художника Владимира Олеговича Грекова, выпускника 1-го «Герасимовского» батальона Высшего политического училища МВД СССР – 1976 года:
«Андрей! Много можно спорить о ВОЙНЕ, но нет сомнения, что ЛЮДИ шли НА ПОДВИГ с ОТКРОВЕНИЕМ, и ЧЕСТЬ свою соизмеряли с СОВЕСТЬЮ вдвойне.
НЕ НАМ СУДИТЬ об их мотивах! ОНИ прошли свой путь, и РОДИНУ СВОЮ не только сберегли, но РАЗГРОМИЛИ смертельного врага, что в двадцать раз спесивей и кровожадней был, чем все враги в строю последующих времён «игривых».
Сейчас НАШ ВРАГ в ЗАБВЕНИИ и РАСТЛЕНИИ, во ЛЖИ крикливых «подвигов» своей, пускай и не смертельной, но сильней – игривой жизни в ПРИСПОСОБЛЕНИИ.
И он внутри живёт у каждого из нас, и в каждом слое общества РАСПЯТОГО враньём, двуличием, пошлостью проклятого приспособленчества к мерилу благ.
Я утверждаю, что НЕТ ЧЕСТИ такому демону служить, и сравнивать её с ТОЙ СОВЕСТЬЮ И ЧЕСТЬЮ, что в той войне нам может послужить ПРИМЕРОМ ЖИЗНИ не распятой, а СМЕРТЬЮ СМЕРТЬ поправшей, не проклятой...»
Предлагаем Вашему вниманию видео работу «Твой герой Россия – Сергей Голубев» моего друга и однополчанина по 40-й Решотинской конвойной бригаде (в/ч 6604) подполковника в отставке Александра Викторовича Коршунова, выпускника Саратовского военного училища МВД СССР им. Ф.Э. Дзержинского – 1975 года, ветерана Первой и Второй Чеченских войн, автора книги «Восьмая БрОН» о мужестве героизме генералов и офицеров, прапорщиков и сержантов, солдат 8-й Нальчикской бригады оперативного назначения (в/ч 3723).
Упокой, Господи, души убиенных рабов Твоих, ныне здесь поминаемых! И прости им все согрешения, вольная и невольная! И даруй им Царствие Небесное!
Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй. Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради.
Во блаженном успении, вечный покой подаждь. Господи, убиенным рабам Твоим, ныне здесь поминаемым и сотвори им вечную память.
Вечная память!
Вечная память!
Вечная память!
Души их во благих водворятся, и память их в род и род!
https://ok.ru/video/2928291023486
30:26
Следующая публикация
Комментарии 3